подобраться; его черед придет позже. А стрелы Айкс представляли собой угрозу, но только потому, что меня оглушал голос Кажмара.
Надо от него избавиться. Слишком опасно подбираться к остальным, когда он мог в любой момент меня обездвижить.
У меня не было ничего, кроме мечей. А значит, никакого плана для этой части соревнования. Приходилось просто бежать.
Кажмар хаотичными дергаными движениями танцевал по выгородке. Я приготовила мечи, собралась с духом и ринулась ему наперерез.
Запаха я не замечала до тех пор, пока не оказалась в двух шагах от Кажмара, но как только заметила, не обращать на него внимание больше было нельзя. Он был отвратителен, завязывал желудок узлом, и от него желчь приливала к горлу. Кажмар наполовину разложился. Густая краска замазывала его лицо, трескалась на ослабевших мышцах.
Это был труп.
И не просто труп, но труп, который я узнала. Это был ришанин, которого Райн убил в первую ночь Кеджари. Наши поверженные соперники сползались на последнюю битву.
Когда я сократила дистанцию, Кажмар уже готовился отскочить. Но в эти последние секунды я собралась и бросилась на него.
Меч слишком легко вошел в грудь.
Но Кажмар не упал.
Когда он отпрянул, я повалилась на землю – и застыла: ум парализовала новая скрипучая песнь. Я с трудом уклонилась от стрелы и заставила себя встать.
Из раны Кажмара хлынули по центру груди густеющие капли крови. Но он все же двигался.
Я ударила его в сердце. Это наверняка.
Понятно, почему он не упал. Он не был живым. Сердце ему уже не требовалось.
Атроксус продолжал заполнять арену клубами дыма. Жара становилась невыносимой. Свободное пространство, по которому приходилось двигаться, уменьшалось.
У меня оставались считаные минуты. Может, меньше.
Я снова бросилась на Кажмара. И на этот раз, вместо того чтобы разить его кинжалом, вонзила ногти в омертвевшую плоть и подтянула к себе, сдерживая рвоту от нестерпимой вони.
Они были не настоящими богами. Просто куклами. Нельзя убить то, что не живет, поэтому его надо было сломать.
Рот у него был открыт только потому, что не держалась челюсть. С близкого расстояния я видела неестественную припухлость на шее – не знаю, какое заклинание или чары ему загнали в глотку, но находились они явно там. Ниаксия не владела магией звука. Каким бы заклинанием этого ни добились, ее получили у другого бога.
Мрачный юмор. То, с чем когда-то была связана магия Кажмара, теперь использовалось для насмешки над ним.
Я со всей силы рубанула ему по горлу.
Его тело сотрясали спазмы, оно билось, как рыба на удочке. Казалось, взрыв звука прорвет мне барабанные перепонки. Он кромсал меня, как туча бритв.
Но я не могла остановиться. Ни на секунду.
Я рубила и рубила. Кровь брызгала мне в лицо.
С последним ударом я испустила рев.
Звук внезапно прервался. Мой меч рассек у трупа позвоночник. Стекло треснуло; из располосованного горла показались осколки.
Тело Кажмара упало на землю к моим ногам, еще подергиваясь, а голова осталась у меня в руке – я пальцами сжимала его спутанные волосы.
Слишком долго.
Краем глаза я заметила, как Айкс поднимает лук. С другой стороны снова вздыбились языки пламени. Скрыться от обоих сразу мне не удастся.
Я заставила все мышцы поработать в этом финальном броске и со всей силы швырнула голову в Айкс, одновременно пригнувшись.
Перекатилась по песку. Поверх шума ревущей толпы смутно послышался глухой звук. Я быстро пришла в себя, и когда стрела вонзилась в пол, я уже вскочила и бежала.
За несколько секунд до того, как огонь охватил арену.
Я попала в цель. Айкс попыталась выпрямиться, но теперь она представляла собой конструкцию из неуправляемых конечностей, которая осела по стене, вцепившись переломанными пальцами в лук.
Я не медлила с ударом, сразу приступив к рукам, – отрезала их по запястьям. Что хорошо у мертвой плоти месячной давности – она легко режется. Лук упал вместе с разлагающимися руками.
Я подхватила его до того, как он упадет на землю.
Стрела была уже наготове. Я вжалась в стену. Прицелилась.
В противоположном конце ристалища парил в своем кольце огня Атроксус. Не знаю, какие магические приспособления разжигали пламя, но находились они у Атроксуса в груди – просвечивали через тонкую, как бумага, прогнившую кожу, обтягивающую грудную клетку.
Вот моя цель.
Я не слышала ни бурных криков толпы, ни треска пламени, ни даже ударов собственного сердца.
«Звала-звала, а он не пришел…»
Я слышала только рыдания Мише по забывшему ее богу, которому она отдала всю жизнь.
Ночной огонь пробежал по всей длине моей стрелы. Когда я выпустила ее, она превратилась в яростный метеор.
Она погрузилась прямо в грудь Атроксуса, в средоточие его силы. На мгновение его огонь и мой – теплый свет и холодный – столкнулись.
Мой победил.
Вспышка ослепила меня. Я попятилась и вжалась в стену. Когда я вновь открыла глаза, огня не было. Тело, лежавшее в середине арены, даже отдаленно не напоминало Атроксуса. Да и вообще живое существо.
Дверь со стоном отворилась. Вопли публики достигли пика.
Я вытерла окровавленные руки о свою окровавленную одежду, собрала мечи и вышла не оглядываясь.
Я вышла в дверь, держа оружие наготове, но эта часть арены оказалась пуста. Она представляла собой полукруг с трибунами. В стену, которая разделяла амфитеатр, были встроены еще три двери. Две оставались закрытыми.
Я окинула взглядом публику – море упивающихся видом крови лиц. То тут, то там слышалось мое имя. Не знаю, желали они моей победы или моей смерти. Может, того и другого. Какая им разница, главное, чтобы представление удалось.
Тысячи лиц, но мои глаза выцепили из толпы Винсента, словно заранее знали, где его искать. Он был в первом ряду, один в своей ложе. Специально для него приготовили кресло, но он стоял, вцепившись в ограждение.
Выражение его лица перетряхнуло все у меня в душе так, как перетряхнула внутренности отравленная стрела Айкс.
После нашей размолвки я ожидала увидеть здесь Винсента-короля. В ту ночь он посмотрел на меня как на врага, пусть даже на несколько секунд. А как только Винсент находил врага, ничего другого он не видел.
У этого мужчины были все регалии Винсента – короля военного времени: видимые крылья, выставленная напоказ печать наследника, корона на челе.
Но крылья были подобраны, словно от натянутых нервов у него сжались мышцы. Открытая печать не казалась демонстрацией силы, а выглядела открытой и ранимой, как его сердце. А лицо… Он смотрел
