было давней идеей Ивана Васильевича о «лучшей тысяче». В свое время «Избранная рада» провалила ее, «не найдя» земли. Теперь созвали детей боярских из Вязьмы, Суздаля, Можайска. Они проходили тщательную проверку, с кем состоят в родстве, в дружбе. Последнее собеседование проводил сам царь. Принимали лишь безупречных, не замеченных ни в чем предосудительном, не имеющих связей с участниками прошлых измен. И теперь-то земля для них нашлась. Ее освобождали, переселяя не-опричников в другие уезды. Со строгой проверкой отбирали чиновников и слуг опричного двора вплоть до поваров и истопников — после стольких покушений предосторожность была не лишней.
Одной из помощниц Ивана Грозного в этих преобразованиях стала царица. Совсем не похожая на Анастасию, она тоже оказалась неординарной женщиной. Современники называли Марию Темрюковну в числе тех, кто подал идею о введении опричнины [516]. Вряд ли это так. План был масштабный, и его явно прорабатывал сам царь. Но среди тех, кому он мог довериться, с кем посоветоваться, была и жена, и она поддержала, укрепила его. Так уж посчастливилось государю, что во втором браке, как и в первом, он нашел не только супругу, а душевную подругу и соратницу. Мария занималась даже дипломатией: переписывалась с родственниками — горскими князьями, с двоюродной сестрой, супругой Девлет Гирея. Обуздать хана через его любимую жену, конечно, было нереально, но кое-что удавалось, и из самих писем узнавали ценные сведения. Мария участвовала в создании опричного двора, отборе персонала. Она взялась и оберегать мужа, сама организовывала его охрану. Настояла, чтобы один из приказов стрельцов, 500 человек, был выделен для постоянной службы при царе [517]. И не зря ее, как и Анастасию, возненавидела оппозиция, полил злобой Курбский.
Центром опричнины стала Александровская Слобода. Но говорить о переносе столицы было бы неверно. Правительственные учреждения остались в Москве, а Слобода стала «удельной» столицей царя. Кстати, в этом не было ничего экстраординарного. В ту эпоху многие монархи жили в своих загородных замках. Сейчас Александровскую Слободу дооборудовали. Деревянные стены, построенные царской матерью, выложили кирпичом. На месте отцовского деревянного храма святителя Алексия возвели Распятскую церковь-колокольню. Что же касается «опричников», то этот термин можно понимать по-разному.
В широком смысле — это все люди, вошедшие в опричнину. Это и 3 тыс. московских стрельцов, и иностранная гвардия государя, и жители «опричных» городов. Именно поэтому впоследствии причисляли себя к опричникам Штаден, Таубе, Крузе. Но в узком смысле это были чиновники опричного двора и «лучшая тысяча» дворян и детей боярских, отобранных Иваном Васильевичем. Их функции не органичивались охраной царя. Это была первая в России спецслужба. Иван Грозный создавал опричное войско как инструмент для очищения страны от измены, ересей, разворачивал борьбу и с коррупцией, воровством, злоупотреблениями вельмож и чиновников. Штаден признавал: «Он хотел искоренить неправду правителей и приказных страны. Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по Судебникам без подарков, дач и приносов» [518].
Для опричиников была введена черная форма, похожая на монашеское одеяние, специальными знаками отличия являлись метла и изображение собачьей головы — быть верными, как псы, охранять страну и выметать ее от нечисти. Любой человек, желающий сообщить об изменах и неправдах, мог прийти в Александровскую Слободу и на заставе объявить, что у него государево «слово и дело». Его доставляли в канцелярию, записывали показания, начиналось расследование. Опричники приносили особую присягу, не должны были вести никаких дел с «земскими». Они не были подсудны никому, кроме царя, получали вдвое большие денежные и земельные оклады, чем обычные дети боярские, их владения освобождались от ряда налогов и повинностей.
Но государь не хотел, чтобы новые выдвиженцы, получив привилегии, возгордились и занеслись. Сам он воспринимал собственную власть в первую очередь как служение Господу и православному государству. Он желал, чтобы его приближенные тоже осознавали себя всего лишь смиренными слугами. Иван Васильевич лично взялся воспитывать тех, кого он считал перспективными, достойными дальнейшего возвышения. Отобрал из опричников 300 молодых аристократов и дворян. Это была своеобразная духовная школа будущих руководящих кадров, но в ней были установлены порядки военно-религиозного братства.
Иван Васильевич считался игуменом, Вяземский — келарем, Григорий Лукьянов-Бельский (Малюта Скуратов) — пономарем. Члены братства одевались в черные рясы и скуфейки. Распорядок был монастырским. В полночь все вставали к полунощнице, молились. Короткий отдых — и в четыре утра шли к заутрене. В восемь начиналась Литургия. Церковные службы занимали около девяти часов в день. Опоздание или неявка на них наказывались восьмидневной епитимьей. Царь показывал пример благочестия, сам звонил в колокол, пел на клиросе, усердно молился. Во время общей трапезы он читал Священное Писание, а потом обедал один.
С легкой руки Карамзина и его последователей пошли байки, будто все это было лицемерием, будто опричники носили под рясами золотые одежды и меха, приводится ссылка на Таубе и Крузе (которые в братство не входили, на службы и трапезы не допускались как иноверцы), что за едой подавались вино и мед, откуда делается вывод о веселых пиршествах. Простите, но… неужели хоть кто-нибудь осмелился заглянуть опричнику под рясу? На праздниках и торжественных приемах, разумеется, надевались парадные одежды. Но такие мероприятия обычно проходили в Москве. Здесь был построен новый опричный дворец на Арбате, жила царица с частью двора, и царь периодически приезжал в столицу. А в Слободе шла совсем другая жизнь, и ряса, которую носил Грозный, сохранилась. Это грубая власяница, без обмана.
Насчет пиров, попробуйте себе представить: государь читает Священное Писание, а перед ним 300 молодых людей обжираются, напиваются и бузят? На самом деле, по монастырскому уставу в определенные дни разрешались пиво, мед, вино, но в небольших количествах. Сами трапезы, как в монастырях, были короткими, только утолить голод. От молитвы до молитвы, а все, что осталось не съеденным, отдавалось нищим. Наконец, процитирую историка В.Г. Манягина: «Тем, кто твердит о ханжестве, предлагаем пожить “по-царски” хотя бы месяц, чтобы убедиться, что без глубокой веры подобный ритм жизни попросту невозможен. А ведь Иоанн жил так годами» [519]. И тем более никто не выдержит монастырский распорядок, если сопровождать его пьянками и гульбой! По нему живут именно с верой, в строгом, заданном режиме, иначе не получится.
Но деятельность царя не ограничивалась заботами по созданию опричной системы. Ведь жизнь России не замерла, шла своим чередом. Возникали и новые политические задачи. Брат хана Бухары Кучум привлек на свою сторону башкир, часть ногайцев и обрушился на царского вассала, Сибирского хана Едигера. Из-за дальности расстояния Иван Васильевич не смог помочь ему. Кучум разгромил
