вырубленное из камня, и лёгкий ветерок шевелил его длинные смоляные волосы, то я увидел в нём очевидное сходство с героем Лермонтова. Да, это был самый настоящий Демон. И девчонки из «Югры» по нему трещали, и моя жена была от него в восторге, всегда отмечая его хореографические таланты и яркую внешность, да что там говорить, даже я был высокого мнения об этом парне. Особенно мне импонировала его лаконичная сдержанность и тонкое чувство юмора, иногда граничащее с сарказмом: он никогда не улыбался, но мог так пошутить, что все вокруг катались со смеху.
Ко всему прочему он играл во все спортивные игры, и мы частенько пересекались с ним на футбольном поле, на баскетбольной площадке, на теннисном корте, на зелёном сукне бильярдного стола… Во-первых, он всегда оказывался в противоборствующей команде, и у меня возникало впечатление, что он играет конкретно против меня, а все остальные интересуют его лишь номинально, а во-вторых, я прекрасно понимал, что он пытается доказать мне своё превосходство… Вот только зачем? Я даже не сомневался, что к этому причастна моя жена. Но как? То ли он был в неё платонически (безответно) влюблён, то ли она стимулировала его каким-то иным образом? Я долго не мог этого понять, а может быть, просто не хотел в этом копаться, или точнее сказать, не хотел в это верить — в то что они не только партнёры в танцах.
В какой-то момент ко мне на лавочку аккуратно присела пьяненькая жена. С самого начала гулянки она делала вид, что не замечает меня, и даже не смотрела в мою сторону, выпивая в компании с Литвиновой, Корнеевой и Карапетяном. Дима вьюном вился вокруг девочек: хохмил и поливал тостами прямо как из пулемёта, то и дело подтаскивал горячие шашлыки, с ловкостью бывалого официанта подливал молодое красное вино и время от времени орал с восторгом: «Девчонки!!! Я вас так люблю!!! Вы такие классные!!!» — всё это происходило у самого мангала, мерцающего раскалёнными углями… В дыму и огненных зарницах, словно шашлычный Прометей, над ним колдовал директор картины, — это был породистый, накаченный парень с лицом древнеримского легионера. Он всем без исключения улыбался широкой белозубой улыбкой и постоянно приговаривал: «Кушайте на здоровье, кушайте». Я доедал уже вторую порцию запечённой свинины и всё никак не мог нажраться и напиться после суточного поста — так как же людям удаётся годами укрощать свою похоть, если мне двадцать четыре часа показались вечностью? Я вновь услышал: «Девчонки!!! Я вас так люблю!!!» — и подумал: «Слава богу, что их здесь хоть кто-то любит».
Когда Мансурова подошла ко мне и присела на лавочку, Махно посмотрел на неё ироничным взглядом и чуть заметно ухмыльнулся, — а может, мне это просто показалось, — и в то же самое мгновение нахлынула безотчётная тревога. Нет, это была не ревность, а скорее — предчувствие надвигающейся беды. Казалось, меня подводят к чему-то фатальному.
«Батюшка Александр меня уже никогда не дождётся, а это значит, что я не использовал свой последний шанс и проклятие чёрной старухи становится неизбежным. Я, наверно, сдохну под забором или на обочине, а в лицо будет шарашить оголтелая луна». — Поток пьяного сознания продолжался: — «А чем, интересно, занимается эта маленькая сучка? Наверняка с кем-нибудь шпилится, а мне по телефону задвигает, что, мол, никуда не ходит, сидит дома, крестиком вышивает. Бабы — хитрые, а ума — нет. Я их насквозь вижу. Приеду — разберусь».
— Ты почему сегодня опять бухаешь? — спросила Мансурова и слегка поёжилась, потому что с моря подул прохладный ветерок.
Я ничего не ответил, а просто обнял её за плечи и крепко прижал к себе. Она посмотрела на меня с удивлением и спросила:
— К чему эти телячье нежности?
— Я просто тебя люблю, — ответил я, и, повернув голову, поцеловал её в губы, ощутив острый запах лука и винного перегара.
— Соловья баснями не кормят, — злобно прошипела она и попыталась встать, но я удержал её рядом с собой и боковым зрением увидел, как поднялся с брёвнышка Махно, — это было довольно резкое движение, и выглядело оно демонстративно…
— Отпусти меня!
— Ой-ой-ой, какой щикарный мущщщина, — с издёвкой произнёс я, а он в это время «красиво уходил в закат», поводя плечами и вкладывая в каждый шаг столько же достоинства, сколько и безразличия; на фоне тёмного зловещего парка в мерцающих бликах костра Жека смотрелся как матадор, покидающий арену.
— Ты с ним трахаешься? — спросил я и оскалился омерзительной улыбкой.
— Пошёл ты, малохольный! — ответила она и вырвалась из моих навязчивых объятий.
— Догоняй свой последний поезд. — Я грубо хохотнул.
Когда ушла жена, на меня вновь навалилась тревога, — она буквально выворачивала меня наизнанку. Я подошёл к столу и налил себе стакан водки. Опрокинул его и закусил маленьким корнишоном — по телу побежала волна обманчивой эйфории. За спиной раздался приятный женский голос:
— Не всё потеряно, если вы ещё ссоритесь… — Я оглянулся. — Совсем плохо, если уже нечего выяснять и нечего делить. — Это была Лариса Литвинова.
Меня всегда восхищала её колдовская красота, но я никогда не видел её так близко, — в тот момент я ощутил на своей коже тепло её магических глаз. Без каких-либо сомнений, она была роковой женщиной, а такие редко бывают счастливы в семейной жизни, потому что «красота — это страшная сила», как заметила однажды Фаина Раневская, и мужики на самом деле бояться красивых женщин, особенно таких femme fatale, как Лариса. Когда я смотрю «Жестокий романс», то бесконечно восхищаюсь её талантом: ну как могла эта хищница, эта убийца китов, настолько перевоплотиться и сыграть классическую жертву — эту глупенькую, наивную девочку, которая только и думала о том, как бы побыстрее выскочить замуж? Наверно, ей и в жизни приходилось играть подобные роли, хотя не берусь это утверждать.
— В том-то и дело, — грустно промямлил я, — что выяснять уже нечего. Всё и так ясно…
— А что… что вам ясно? Вы ещё такие молодые, такие сексуальные… Всё ещё можно исправить. Всё ещё можно вернуть.
— Любовь не вернуть, — спокойно ответил я.
— А ты можешь сказать, что по большому счёту изменилось с тех пор, когда вы встретились и полюбили друг друга? Она — это она. Ты — это
