Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
Понедельник прошел среди Кокеров и бабочек, но уже побаливала голова, а во вторник ломило нестерпимо, с ознобом. Укладывать чемоданы было адом, но я принял дозу аспирина и взял sleeping-car. После часовой поездки на грейхаунде я прибыл на флорентийский вокзал около семи, совершенно разбитый, и ждал там поезда до половины одиннадцатого. Ночью мне не давал спать рыдающий младенец (он к утру раздвоился – оказалось, что рыдали двое – один на противоположных полатях, другой на соседних), но к утру вся моя болезнь сошла и я приехал в колледж совершенно свежий. Завтрак с президентшей и ослепительное солнце. Осмотр кампуса. В шесть тридцать будет обед с факультетом. До того хочу соснуть. Целую тебя, моя любовь.
273. 11 октября 1942 г.
Атланта – Кембридж (Массачусетс)
Суббота
11 – X —42
Атланта
Дорогая моя любовь,
здесь бабочек маловато (футов 1000 над уровнем моря), надеюсь, что в Вальдосте будет больше. По-прежнему ни копейки не трачу. Лекция моя о Пушкине (негритянская кровь!) встречена была с почти комическим энтузиазмом. Я решил ее закончить чтением «Моцарта и Сальери», а так как здесь не токмо Пушкин, но и музыка в большой чести, у меня явилась несколько озорная мысль вбутербродить скрипку, а затем рояль в тех трех местах, где Моцарт (и нищий музыкант) производит музыку При помощи граммофонной пластинки и пианистки получился нужный эффект – опять-таки довольно комический. Кроме того, я побывал в биологическом классе, рассказывал о мимикрии, а третьего дня поехал с профессоршей и группой очень черных, очень интенсивно жующих мятную резинку барышень в деревянном шарабане-автомобиле собирать насекомых миль за двадцать отсюда. Мисс Рид, начальница колледжа, очень симпатичная, круглая, с бородавкой у ноздри, не слишком идейная женщина: каждое утро я брекфастую у нее (с разговорами о негритянской проблеме и телепатии) и каждое утро в 9 часов вынужден посещать с ней chapel и сидеть с ней в академическом плаще на сцене лицом к четырехстам девицам, распевающим гимны среди органной бури. Я взмолился – что, мол, еретик, что ненавижу всякое пение и музыку, но она строго возразила: ничего, у нас полюбите. В мою честь выбирают молитвы, благодарящие Бога for «poetry and the little things of nature; for a train thundering in the night; for craftsmen and poets; for those who take delight in making things and who make them well»; а также львовскую музыку – «Боже, царя храни», – аранжированную под английский гимн. Все это довольно трогательно, но тяжело[149]. Ежевечерно обеды с разными выдающимися негритянскими деятелями – и никаких спиртных напитков. У меня две большие комнаты, и очень странно просыпаться около восьми в полутьме – ибо географически мы тут уже в западной части, а время атлантическое, так что по-настоящему не половина восьмого, а пять часов утра. Раза два играл в теннис с местной профессионалкой. Работаю над Гоголем. Безоблачная, жаркая погода; и когда хожу за бабочками, штаны и рубашка покрываются зеленой броней: цепкими семенами вроде мельчайшего репейника. Мне грустно, что от тебя нет писем, моя душенька. Обнимаю Анюту. Как ПОЖИВАЕТ МОЙ БЕСЦЕННЫЙ? ИСКАЛ ОТКРЫТОК С ПОЕЗДАМИ, НО ИХ НЕТ ЦЕЛУЮ ТЕБЯ, МОЙ МИТЮШЕНЬКА.
Сейчас четыре часа дня, лежу голый на постели после далекой прогулки. Очень трудно без тебя – во всех смыслах. Суй готовые ящики туда же, где мои лицениды, – но слева от них. Поймал несколько интересных мух для Bankes’a и пишу ему на днях. Пришли мне в Вальдосту русский журнал. Местный негритянский эксперт по русской литературе спросил меня – принято ли было в России говорить о том – и вообще признавать, – что у Пушкина была негритянская кровь? Уезжаю отсюда во вторник утром. Буду еще читать о «tragedy» – в понедельник. Душенька моя, как твое бедрышко? Пожалуйста, пиши. Очень тебя целую.
В.
274. 12 октября 1942 г.
Атланта, Спелман-колледж —
Кембридж (Массачусетс), Крейги-серкл, 8
Понедельник вечером
Душенька моя дорогая,
посылаю моему Митюшеньке замечательную хвостатую геспериду, а тебе чек на 100 долл., который мне довольно неожиданно дали здесь, в Spelman, хотя было условлено, что мое красноречие лишь окупает комнату и стол. Вообще, я здесь окружен трогательнейшим почетом, художники показывают мне свои фиолетовые полотна, скульпторы – своих толстогубых богородиц, а музыканты поют мне «spirituals». Президентша оказывает мне тысячу очаровательнейших услуг, сама покупала мне билеты, посылала телеграмму в Вальдосту, возила без конца на автомобиле, когда нужны были папиросы или бритвы, – умнейшая и тончайшая старушка, с которой я очень подружился. И конечно, все мои ежедневные тройные столованья у нее знаменовались особенными блюдами и постоянным старанием окружить меня интересными людьми.
Спасибо за очень дорогое письмецо (несмотря на маленькие экономические вопли). Я покончу с Гоголем на днях и хочу написать рассказ. Уверяю тебя, что с пьесой будет лишь безнадежная возня, но, если подвернется Bunny, дай ему прочесть, объяснив, что я не сам переводил и что много оттенков пропало. Я напишу из Valdosta к Miss Kelly и Miss Perkins в том духе, который ты советуешь. Больше всего мне бы хотелось в Wellesley. Я идеально здоров, но устал сегодня после тысячи приемов, и нужно укладываться. Обожаю тебя. В.
275. 14 октября 1942 г.
Вальдоста – Кембридж (Массачусетс), Крейги-серкл, 8
Среда
Любовь моя,
вчера тебе послал Spelman’овский чек. Приехал сюда, на границу Флориды, вчера около семи вечера и отбуду в Tennessy в понедельник утром (причем буду ночевать по дороге в Spelman’е, – мисс Рид так распорядилась).
Встретившая меня на вокзале профессорша отвезла меня в гостиницу, где мне снята колледжем прекрасная комната, а также оплачены все мои meals, так что и здесь я ничего не потрачу до отъезда. Дали мне и автомобиль, но я только смотрю на него, не решаясь управлять им. Колледж, с очаровательным campus ом среди сосен и пальм, находится в одной миле от городка. Тут очень южно. Я прошелся по единственной большой улице, в бархате сумерок и лазури неоновых ламп и, одолеваемый южной зевотой, вернулся к себе. Какой-то господин, сосед мой по номеру, поднявшись вместе со мной, предложил зайти к нему и выпить коньяку. Он оказался сахарозаводчиком из Флориды, и разговор был соответствующий. Совершенно случайно, ища спички, я вынул коробок, который ношу с собой на случай ночных бабочек. Перебив себя на полслове (разговор шел о трудностях – в добываньи рабочей силы, – представляешь себе, как я на себя злился за принятие приглашения), он заметил, что в таких коробках он держит на экскурсиях… бабочек. Словом, он оказался страстным энтомологом, корреспондентом Комстока и т. д. Это второй раз я так попадаюсь.
Утром за мной заехали и меня повезли на лекцию. Читал о «commonsense». Результат обычный. Затем корпулентный и очень симпатичный president повел меня осматривать библиотеку, swimming pool, конюшни и т. д. В час меня повезли на завтрак Rotary Club, где я говорил тоже (о war-novel). После завтрака я попросил президента меня отвести в поля, что он и сделал. Я собирал очаровательных бабочек в продолжение полтора часа[150], и затем он подобрал меня и отвез обратно в гостиницу. Я наспех переоделся и в четыре часа был доставлен в пресмешной и препошлый Дамский Клуб, где прочел несколько переводных стихотворений. Только что я вернулся; лежу на постели; попросил boy’a извлечь из моих штан многочисленные колючки; люблю тебя очень.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
