Раз ночью Лизе не спалось. Галера замерла среди неподвижногоморя. Не было надобности спешить куда-то, и гребцам разрешалось ночьюпередохнуть: ведь заболей кто-то, его уже некем будет заменить.
В каюте стояла сырая, жаркая духота. Почувствовав, чтозадыхается, Лиза почти не дыша скользнула с ложа, не потревожив Сеид-Гирея, инеслышно поднялась по трапику на палубу. Прилегла тут же, у люка, унимаябешеный стук сердца и утирая со лба пот. Не скоро обморочный озноб прошел, и невдруг Лиза удивилась, что беспрепятственно выбралась из каюты: Гюрд всегда спална откинутой крышке люка, мимо просто невозможно пройти, но сейчас его здесь небыло.
Привстав, Лиза осмотрелась. Ночь темна и непроглядна; тишинавокруг; только издали чуть слышны голоса. Не Гюрд ли это разговаривает сгребцами? Нет, голос не его. Где же он?
Возвращаться в духоту не хотелось, сон вовсе исчез. Лизасделала несколько шагов к мостику, как вдруг напевный говорок заставил еезамереть.
– Бают, в тех грецких землях птицы всяческойвидимо-невидимо! Водятся там и птицы-бабы с этакими огромными шеями, что могутв своих зобах, как в садке, держать живую рыбу и доставать ее оттуда себе впищу!
Лиза невольно улыбнулась: пленники, должно быть, облегчалидушу, вспоминая байки вольной поры…
Она осторожно поднялась по лесенке на мостик, идущий вдольгалеры, и уловила негромкое пение, исходящее как бы снизу: на ночь гребцывалетом ложились меж скамеек, к которым они были прикованы за щиколотку. Да,они поют, лясы точат, пересмеиваются, словно бы уж притерпелись к плену, словнобы смирились с ним.
Она дошла почти до кормы, когда новый голос заставил еезамереть.
– Завтра. И с богом!
В этом голосе не было беззаботности, не было усталости. Отнего исходила явная угроза. Он прозвучал так близко, что на миг Лизепоказалось, будто кто-то обратился к ней. Но тут отозвался Шукал, и в егословах звучало отчаяние:
– Да как же завтра, ежели пороха у нас с гулькин носприпасено? Не мог я более принести, стерегут его пуще глаза, а с тем, что есть,каюту не взорвем!
– Некуда тянуть. Не нынче, так завтра дойдем до архипелага.Причалит Гирей к берегу – бог весть, что там ждет нас. В море свободы мылишились, в море ее и добудем, – произнес негромкий надорванный голос, иЛиза догадалась: говорит тот самый седой гребец, который давеча сцепился сГиреем. – Помните, что план наш рассчитан только на помощь господа. Тут ужкого бог больше любит, тот жив и останется.
– Ну, Волгарь, на бога надейся, а сам не плошай! –сердито отозвался кто-то рядом, наверное, рыжий сосед по скамье.
Лиза прижала руки ко рту. Галерники сговаривались о бунте, аШукал был с ними заодно!
Но отнюдь не это заставило ее задрожать, а имя, имя!
Волгарь.
«Он москов, как и ты. Лех Волгарь…»
* * *
Позабыв обо всем на свете, она кинулась на голоса и упала наколени возле скамьи.
– Во имя господа! Это ты Лех Волгарь? Ты?
От неожиданности гребец отшатнулся, зазвенели цепи. Сзадикто-то грубо схватил Лизу, заламывая руки. Послышался изумленный голос Шукала:
– Святые угодники! Это османская шлюха! Откуда она знаеттвое имя?
От обиды у Лизы даже челюсти свело. Она откинула голову стакой силой, что затылком угодила в подбородок державшему ее Шукалу. Зашипев отболи, тот выпустил ее руки, чтобы тут же получить две весомые оплеухи.
– Сам ты шлюха османская, поганый вероотступник! Толькотронь меня, глаза выцарапаю. А что до его имени, то господь дал человеку ушислышать, о чем болтают такие глупцы, как вы!
– Она все знает, – булькнул Шукал разбитыми в кровьгубами. – Она донесет!
Чья-то рука потянулась из тьмы и остановила Шукала.
– Стой, брате. То не турчанка, не татарка. Сдается мне,христианка своих не выдаст, верно, паненка? – сказал сосед Волгаря.
– Ее зовут Рюкийе-ханым. Я же говорю, османская… –непримиримо проворчал Шукал.
Лиза снова взвилась:
– Так меня Гирей кличет, а имя мое – Елизавета!
Там, где затаился во тьме Волгарь, слегка звякнула цепь, какбудто пленник вздрогнул от неожиданности; однако голос его был по-прежнемуровен:
– Что ты хочешь от меня?
Лиза почему-то робела и с запинкою пробормотала:
– Мне говорила про тебя Дарина.
– Дарина?
Лех Волгарь, Шукал и рыжий гребец выкрикнули это в триголоса, и три пары рук вцепились в руки Лизы.
– Дарина? Она жива? Где она?
Лиза прикрыла глаза. На нее вдруг накатилась страшнаяусталость. «Дарина? Она жива?!» А кто встрепенется при упоминании о ней? Комунужна ее жизнь?..
– Говори! – тряс ее сосед Волгаря, но тот остановилего:
– Погоди, Рудый! – И к Лизе: – Скажи хоть словцо, нетоми. Мы за ней шли о прошлый год, когда крымчаки повязали нас да пленили. Стех пор маемся, а так и не узнали, где она да что с ней.
– Упокой, господи, ее душу! – чуть слышно отозваласьЛиза.
– Она умерла? – выдохнул Волгарь, но Лиза не ответила,и тогда Волгарь повторил, как эхо: – Она умерла… умерла…
– Да, – всхлипнула Лиза. – Недели три, а то имесяц тому – я утратила дням счет. Ее убил Гирей.
– Проклятый пес! – с ненавистью выговорил Шукал. Рудыйпротяжно вздохнул, а Волгарь не издал ни звука.
Лиза осторожно протянула руку во тьму и коснулась егопальцев. Они слабо дрогнули в ответ.
Больше всего она боялась, что Волгарь начнет еерасспрашивать о Дарине, и порешила ни за что не говорить ему, что та когда-тозвалась Чечек и была валиде-султаншею. Пусть сохранит незамутненной и светлойпамять о своей любви к несчастной малороссиянке.
– Ты утешаешь меня? – чуть слышно выговорилВолгарь. – Но для меня она умерла давно, давно. Что-то твердило мне, чтобольше нам не свидеться. И отец ее погиб. Он был мне как отец, как брат, каклучший товарищ во всей жизни моей, а она… сестра.
«Вот так бывает всегда, – подумала Лиза с тяжелымсердцем. – Дарина думала – Волгарь любил ее, а он говорит – сестра».
– Царство небесное всем христианским душам! – тихомолвила она, искренне моля Всевышнего простить Дарине ее отступничество.Мужские голоса печально подхватили:
– Царство небесное!
Наконец Волгарь прервал долгое молчание:
