— Да что ты говоришь, — насмехался Грайшак. — А мне кажется, что твой окровавленный скальп через несколько мгновений будет висеть у меня на поясе.
— Ты асар-тул, — ответил Корвин, снова делая выпад, нацелив наконечник копья в грудь орка. Конечно, он мог бы просто бросить копье, но если он промахнется, то останется безоружным, а это означает верную смерть.
Внезапная атака Корвина, выполненная тяжело, на нетвердых ногах, не произвела на Грайшака впечатления. Предводитель орков презрительно засопел, уклоняясь от нацеленного оружия, поворачиваясь вокруг собственной оси и нанося охотнику за головами удар древком секиры.
Удар пришелся по спине и был настолько сильным, что Корвин покачнулся, сделал несколько нетвердых шагов и ударился о черную стену коридора. При этом гномье копье сломалось, и смазанный смертоносным ядом наконечник едва не угодил Корвину в лицо.
— Осторожнее, охотник за головами! — принялся насмехаться Грайшак. — Хочешь потерять и второй глаз? Было бы жаль. Я бы охотно поджарил его и съел. Ты знаешь, что жареные человеческие глаза на вкус как мед?
— Нет, — мрачно ответил Корвин, — но мне всегда было интересно, какие на вкус жареные орочьи глаза…
С этими словами он хотел снова подняться и атаковать, но Грайшак, похоже, пришел к выводу, что неравная дуэль и так продлилась достаточно долго. Слабый противник надоел ему, орк бросился вперед с воплем, подобным рычанию бешеного медведя, и размахнулся секирой, намереваясь разрубить противника пополам.
Вот уже лезвие секиры взлетело, и Корвин, слишком измученный и обессиленный, чтобы даже уклониться, покорился судьбе, утешаясь тем, что вновь встретится с Мареной в вечности, которая находится далеко на другом берегу реки жизни.
Он ждал, что вот сейчас секира грубо расколет ему череп, но послышался мерзкий металлический звон, и смертоносный удар был отведен.
Корвин удивленно открыл единственный глаз и увидел, что жизнь ему спас железный канделябр. В лапах эту несуразную вещь сжимал не кто иной, как Бальбок. Долговязый блокировал секиру Грайшака как раз перед тем, как она опустилась на череп охотника за головами.
— Ты! — выдавил Грайшак, яростно зарычав. — Почему ты еще жив? Разве колдун не справился с вами, безмозглыми умбал'хай?
— У колдуна дела поважнее, — ответил Бальбок. — Вы оба проиграли, вонючка!
— Клянусь всеми червями в гнилых внутренностях Торги! — заорал Грайшак, и его и без того безгранично омерзительные черты лица исказились от ярости. — Ты за это поплатишься — никто безнаказанно не называет меня воню…
Предводитель орков оборвал себя на полуслове. Внутренности его разрывало от колющей боли. Всего на миг он выпустил из поля зрения скорчившегося на полу противника — и Корвин воспользовался этим, чтобы изо всех сил всадить зазубренный наконечник гномьего копья в живот Грайшаку.
— Вонючка, — упрямо повторил охотник за головами.
Грайшак оглядел себя вытаращенными глазами и обнаружил торчащий из пуза обломок гномьего копья.
— Г-гномский яд, — пробормотал он, проникаясь ужасным осознанием того, что эта рана означает смерть. Он с недоверием посмотрел сначала на Корвина, потом на Бальбока — и во внезапном приступе ярости замахнулся топором, чтобы увести с собой в яму Курула по крайней мере человека.
Но Бальбок предвидел это.
Едва Грайшак раскрылся, как худощавый орк ударил нижним концом канделябра в грудь своему предводителю-предателю. Грайшак потерял равновесие, попятился, и Бальбок, как следует размахнувшись, нанес удар!
Похожее на тарелку основание канделябра изо всех сил ударило Грайшака по черепу. Раздался мерзкий треск, и из того места, где стальная пластина переходила в кожу и кости, брызнуло серое мозговое вещество, в большем количестве, чем кто-либо мог предполагать для Грайшака.
Урод остановился как громом пораженный, устремив на противника остекленевший взгляд. Мгновение казалось, будто он, как уже было однажды, презрев все законы природы, избегнет смерти, а затем секира выпала у него из лап и со звоном рухнула на пол, а за ней последовал ее хозяин, свалившийся с раздробленным черепом и так и оставшийся лежать неподвижно.
— Забавно, — глубокомысленно заметил Бальбок (вокруг головы Грайшака образовывалась лужа черной орочьей крови), — а я всегда думал, что такой стальной череп выдержит больше…
— Идите сюда, оба! Луарк!
Звал Раммар. Толстенький орк сидел в отдалении на корточках рядом с потерявшей сознание Аланной, которую Бальбок уложил там перед атакой.
— Рушоум'док кро'док! — кричал Раммар. — Кажется, она умирает!
— Нет! — Несмотря на слабость и многочисленные раны Корвину удалось подняться. Нетвердой походкой он приблизился к эльфийке, безжизненно замершей на полу; светлые волосы ее были опалены и засунуты в черный мешок, который натянули ей на голову приспешники Рурака.
— Только не это во второй раз! — выдавил из себя Корвин, опускаясь рядом с ней на колени. — Ты не должна умирать, слышишь?
Аланна не шевелилась. Пепельно-серое лицо выглядело так, будто жизнь уже покинула эльфийку.
— Ты должна жить! — умолял Корвин, уложив ее голову себе на колени и гладя по волосам окровавленными руками. — Ты должна жить! Я не хочу потерять тебя так, как потерял Марену! Только не это, слышишь? Я этого не перенесу!
Слезы брызнули из глаза и потекли по щеке. Бальбок и Раммар обеспокоенно переглянулись.
— Живи, слышишь меня? Ты должна жить! — уговаривал Корвин Аланну, которая лежала у него на руках, и кожа лица ее становилась с каждым мгновением все бледнее и бледнее. — Нет, нет! Этого не может быть! Ты не должна умирать! — Корвин продолжал говорить, укачивая на руках безжизненную фигурку, а все тело его дрожало, тряслось от боли и отчаяния.
Наконец Раммар тронул его за плечо.
— Все кончено, охотник за головами, — тихо сказал орк. — Криок'док. Она мертва.
— Не-е-ет! — закричал Корвин так громко, что голос его сорвался, и оттолкнул лапу орка. — Она не умерла! Она должна жить, понимаешь, мерзкое ты существо? Она должна жить — потому что я люблю ее!
И слова эти будто оказались магической формулой, способной сокрушить силы зла и спасти жизнь: Аланна внезапно с хрипом вздохнула. Грудь ее поднялась, она открыла глаза и недоуменно уставилась на Корвина.
— Что?.. Как?..
Корвин вздохнул, испытывая бесконечное облегчение, и вытер слезы с окровавленного лица.
— Я… я уже думал, что мы тебя потеряли…
Аланна, еще не пришедшая в себя, посмотрела на него странным взглядом.
— И будет Избранный дарить жизнь там, где уже нависла тень смерти, — процитировала она текст, хранить который было ее задачей на протяжении трехсот лет — пророчество Фаравина.
