я говорю: – Или лезвие толщиной с иглу.
Вскоре ко мне по деревянному полу со скрежетом скользит вилка с расплющенными зубьями.
– Ну или столовый прибор.
Схватив инструмент, вонзаю его во вмятину до тех пор, пока острая как бритва дробь не вылетает, ударяясь о мою броню, прежде чем откатиться.
За считаные секунды Фионн превращается из камня в дым, из перьев в человека. Лицо серое от страха, взгляд дикий. Я киваю на мостик. Он вновь растворяется в дым и улетает.
Я встаю с вилкой в руке, дерево скрипит.
– Я не нашел других трупов, Росси, но нашел это. – Эрвин откупоривает фляжку.
– Сейчас совсем не время пьянствовать, брат, – ворчит отец.
– О, это не алкоголь. – Он протягивает ему емкость. – Понюхай.
Отец делает один вдох и напрягается. От содержимого, чем бы оно ни было, у него зрачки превращаются в бусинки.
– Думаешь, она принадлежит Мериам, Росси?
Юстус вскидывает брови, глядя на фляжку из черного стекла.
– Есть только один способ узнать. – Он протягивает руку.
Эрвин отдергивает фляжку подальше от него.
– Еще раз повторяю, я не желаю никому из вас зла.
Эрвин вскидывает бровь, но затем, видимо, решает довериться Юстусу и капает кровь ему на ладонь. Юстус окунает в нее палец, затем поворачивается к ящику и рисует стрелу, обращенную вниз. Ящик начинает сжиматься и не перестает, пока не превращается в опилки.
Кровь точно принадлежит Мериам, сомнений нет.
– Я нашел ее в коробке с дробью. – Губы Эрвина поджимаются, когда он осознает, насколько его собратья были близки к настоящей смерти.
Если бы пули попали им в сердце, а не просто в плоть… Я содрогаюсь при одной мысли.
– Инон, можешь пробудить Кольма?
Я киваю, переводя взгляд с крови Мериам на лицо Юстуса.
Отец приседает, обхватывает мои икры и поднимает меня – я взлетаю. Забираясь на палубу, я подставляю лицо солнцу и глубоко вдыхаю, пока насыщенный морской аромат не вытесняет темную вонь корабля.
Операция Кольма проходит быстрее, чем у Фионна, поскольку он лежит брюхом кверху. Минуту спустя к нему возвращаются перья, а затем и кожа. Как и у Фионна, у него дикий взгляд.
На сердце теплеет при виде столь глубокой любви, но затем холодеет, когда я замечаю Габриэле: он стоит с желтым лицом, прислонившись к мачте, в то время как Ифе – вновь видимая – привязывает его ногу веревкой к деревяшке. Я подхожу к ним и приседаю, чтобы помочь завязать узел.
– Ты счастливый, что уши большие, Мориати.
Габриэле морщится.
– Они не помогли замедлить падение.
Она глядит на него в замешательстве, а затем с ее изогнутых губ срывается смешок, вызывая улыбку на бледных губах Габриэле и радостный отклик во мне. К сожалению, луч веселья, пронзивший грудь, быстро угасает, поскольку все вернулись на палубу и готовятся лететь обратно на континент льда и снега.
Я сажусь на пятки и вытягиваю шею, жадно ловя кожей тепло солнца, надеясь, что оно согреет мою похолодевшую кровь.
В памяти всплывает предсказание Бронвен о том, что Лор обратится в железо, а его народ – в обсидиан. Либо Котел ошибся – как ошибся в отношении Габриэле, – либо это не будет финальной схваткой, потому что Лор не может проиграть, когда двое его воронов надежно укрыты в Люче.
Верно же?
Глава 75
Вокруг проносятся быстрые фразы на вороньем. Чья-то рука касается моего плеча.
– Фэллон, гулаир?
Я дышу коротко и прерывисто.
– Да, Ифе. Все хорошо.
– Тогда почему ты плакать?
– Нервы. Истощение. – Мне грех жаловаться, учитывая, что именно ей приходится летать туда-сюда, да зачастую с ношей.
Она сжимает мое предплечье.
– Мы здесь. Ты не одна.
– Спасибо, Ифе. – Я накрываю ее руку своей и сжимаю. – Мне ужасно повезло, что у меня есть такая замечательная подруга, как ты. – Мой голос такой же мягкий, как шерстяная рубаха с высоким воротником под доспехами.
В ее черных глазах отражается улыбка.
– Да. Особенно после того, как из-за тебя у меня сердце переставать идти.
Я улыбаюсь на ее формулировку.
– Уловка с невидимость был крутой. Когда вернуться в Люче… – она указывает в сторону нашего королевства, настолько далекого, что не виднеется даже на горизонте, – …тебе нужно сделать меня воздух, чтобы напугать Имми.
Моя улыбка становится шире, когда я представляю, как Ифе подкрадывается к своей хладнокровной сестре.
Она протягивает руку.
– Договорились?
Я хлопаю ее по ладони и киваю:
– Договорились.
Затем она помогает мне подняться.
По ключице скользят тени.
Забирайся на спину отца, Биокин. Ифе понесет Габриэле.
Сколько бы раз сердце ни шептало: «Данте умрет, ты выживешь», разум стирает уверенность и заменяет другими словами: «Вороны падут, и, возможно, ты падешь вместе с ними».
По пути к отцу у меня кружится голова, и меня ведет в сторону, словно Лор вновь взбаламутил океан. Однако поверхность гладкая, как зеркало. Должно быть, Лор переживает, что я рухну на пол, и окутывает меня своими тенями, как буй.
Отец низко пригибается, чтобы мне было легче подниматься. Закинув ногу ему на спину, я наклоняюсь вперед и обхватываю его шею руками, затем наблюдаю, как Фионн помогает Габриэле взобраться на Ифе, в то время как его пара закрепляет моего раненого друга веревкой, которую он, должно быть, срезал с рухнувших парусов.
Ифе взлетает, а два ворона на мгновение прижимаются лбами. Их губы не шевелятся, тем не менее я не сомневаюсь, что они общаются по мыслесвязи.
Лор, отправь всех обратно в Люче. Если Мериам с Данте, то в его распоряжении шаббинская кровь. Я не желаю рисковать их жизнями.
Отец расправляет крылья и взлетает с галеона, в это же время на палубу выходит Юстус – лицо перепачкано кровью и искажено усталостью. Тем не менее, приближаясь к Фионну и Кольму, он ступает плавно. Пара воронов перекидывается в птиц.
Дедушка взбирается на Кольма с ловкостью человека, который всю жизнь летал на птицах размером с дракона. Возможно, Лор все еще не доверяет Юстусу, но, похоже, его приняли остальные.
Я оглядываю палубу в поисках своей пары, осознавая, что он не только не ответил на мою просьбу отослать всех домой, но меня больше не окутывают кольца его теней.
Лор?
Корабль вздрагивает так, словно натолкнулся на скалу, но нет – это просто стая воронов без всадников.
Я крепче обнимаю отца за шею, выглядывая из-за его крыльев. Подобно надломленному печенью, корабль раскалывается пополам и тонет так стремительно, что, когда пена пожирает мачты, еще не
