как из нее выбираться. И как это на первый взгляд ни странно, исключительность, жестокость избранной следователем меры пресечения – содержание под стражей – оторвала наконец Ольгу от ее дружков, заставило остановиться, глубоко задуматься над своим стремительным падением.
…Здесь мы неизбежно сталкиваемся с рядом новых проблем и, в частности, с вопросом: что такое, почему одним делом занимаются столько разных государственных органов, почему у них разный подход к нему? Есть закон: уголовные дела о преступлениях несовершеннолетних подследственны прокуратуре. Поэтому, хотя милиция и возбуждает подавляющее большинство этих дел, она точно знает: доводить их до конца ей не придется, это сделает прокуратура. И невольно возникает соответствующее отношение к таким делам. Это одна потеря. Но есть и другая, еще более важная. Как известно, вся тяжесть работы с «трудными» подростками лежит на милиции. Именно детские комнаты милиции берут на учет и воспитывают ребят, совершивших свои первые правонарушения. Именно работники милиции, как правило, давно знакомы с ними, изучили их, намечают и проводят в жизнь необходимые конкретные меры перевоспитания конкретных Петь, Вась, Оль. Зачастую «детские работники», как их принято называть в милиции, отлично знают не только лицо, но и душу своих воспитанников. Однако как только совершено преступление, дело о нем расследует прокуратура, которая знакома с подростком в основном по справке милиции, и требуемое законом выяснение следователем прокуратуры личности обвиняемого во многих случаях приобретает формальный характер.
На наш взгляд, это парадоксальное положение можно поправить организацией специализированной службы борьбы с детской преступностью – в одних руках, с едиными правилами, с одной стратегией.
Но вернемся к Ольге Костиной. Осознав наконец всю глубину своего падения, отрезвев от угара соловьевской компании, девушка раскаялась по-настоящему, поняла всю мерзость положения, в котором очутилась. И, раскаявшись, беспощадно осудила себя. Без тени «наигрывания», сразу повзрослев на несколько лет, в своем последнем слове на суде она сказала глухо:
– Я презираю сейчас Соловьева, а себя считаю ничтожеством… Я недостойна быть комсомолкой. Судите меня по всей строгости…
Это искренне. Этому можно верить.
Суд вынес свой приговор. Приговор, направленный не только к наказанию Ольги, но и к закреплению того нравственного перелома, который в ней наступил, к надежному, коренному перевоспитанию ее.
К сожалению, за рамками приговора осталась семья Ольги. Семья, на которой лежит немалая доля ответственности. Ответственности, которая не наступила. И не столько потому, что закон требует ее не слишком настойчиво. Скорее потому, что даже этот, довольно мягкий закон не был применен.
Мы уже говорили о том, что значительная часть несовершеннолетних правонарушителей происходит из семей, где родители пьянствуют, совершают преступления, скандалят между собою и с детьми, порождая взаимное презрение. Но есть еще одна, меньшая (хотя количественно и немалая) группа семей, чье «благополучие» взращивает безнравственность подростков своими весьма специфическими методами. Вот случай, который нам кажется характерным.
В октябре 1967 года над братьями Анисимовыми повисла серьезная угроза. Пункт проката музыкальных инструментов обвинял старшего, Александра, двадцати двух лет, в присвоении дорогого прокатного аккордеона. Комиссионный магазин № 29 изобличал младшего, Евгения, семнадцати лет, в попытке продать этот аккордеон. Вопреки очевидности, братья в один голос говорили, что не видели проклятого аккордеона и в глаза. Однако объяснить, как попали в пункт проката и в комиссионный магазин их паспорта, не могли. Братья переживали тревожные времена. Но уголовный розыск на то и поставлен, чтобы правого защитить, а виновного найти. Нашли: по украденным паспортам Анисимовых операцию «Аккордеон» осуществил одноклассник младшего Анисимова – Николай Коваленко. Хороший ученик, сын приличных родителей.
На первом допросе Коваленко заявил: «Мне оскорбительны ваши вопросы. Не сомневаюсь в том, что справедливость и законность восторжествуют». На следующий день Коваленко, опознанный работниками проката и изобличенный почерковедческой экспертизой, признался в совершенном преступлении и объяснил его мотивы: «Вырученные деньги я хотел истратить для поездки в Сочи… Я люблю ходить в рестораны, мне нравится хороший джаз и вообще весь этот вечный праздник на курорте…» Чисто юридически – все.
Но следователя, как и нас, поразил удивительный цинизм и негодяйски точный расчет подростка: совершив хищение, он не просто замел следы, а прицельно навел подозрение на своего товарища и его брата.
И еще одно заинтересовало следователя: в преступлении Коваленко не просматривалось ни одной из хрестоматийных причин «детской» преступности. Не было дурного влияния улицы и сомнительных дружков. Не было безнадзорности и безотцовщины. Никак вроде бы нельзя назвать неблагополучной семью Коваленко (его отец – человек серьезный, непьющий, достойный, занимающий ответственный пост). В чем же дело? Неужели прав Ломброзо с его теорией биологической заданности преступности?
Но милиция не верит в теории Ломброзо. Поэтому нам придется пройти по пути следствия, цитируя некоторые документы.
A. П. Коваленко, отец Николая: «Я всегда старался научить сына хорошему, привить ему веру в мои моральные идеалы».
B. С. Коваленко, мать Николая: «Мы говорили Коле, чтобы он дружил с хорошими ребятами, детьми приличных родителей, которых мы знаем».
На вопрос следователя, она же: «В походы с одноклассниками мы его не пускали, потому что без присмотра дети могут натворить бог знает что…»
«…Да, был случай, когда я не пустила Колю на день рождения к его товарищу, потому что отец этого мальчика работает у моего мужа, и это могло быть неправильно истолковано…»
Она же: «…Да, Коля знал, что мой муж в виде благодарности выдал льготную путевку учительнице математики, которая занималась с Колей вне школы…»
Она же: «…Без нас Коля рестораны не посещал… Во всяком случае, мне об этом неизвестно…»
«…Мы готовы незамедлительно возместить стоимость аккордеона, чтобы покончить с этой историей… Я не думаю, чтобы Анисимовы были в претензии к Коле, ведь Женя такой добрый мальчик, а Коля просто сделал глупость…»
П. К. Синельников, шофер А. П. Коваленко: «…В плохую погоду я отвозил Колю в школу и встречал его, так как мать боялась, что он простудится… Нет, товарищей он с собой в машину не сажал…»
Н. Д. Хворостина, домработница: «Александр Петрович – человек строгий. Коля его уважал, боялся… Нет, отец на Колю не ругался, он с ним вообще мало разговаривал…»
Юра Сергуненко, товарищ, одноклассник Николая: «…Об отце Коли я ничего не скажу, потому что, когда он бывал дома, мы к Коле ходить не могли…»
Из рапорта лейтенанта милиции Торопова: «…Во время предварительной беседы несовершеннолетний Коваленко заявил: „Вы что, не знаете, кто мой отец? Подождите, вы еще приползете ко мне извиняться…“»
Сам Николай Коваленко, уже изобличенный и начинающий осознавать некие новые для себя нравственные истины: «…С детства я слышал дома: „С сильным
