в том, что он поднимет бачков, и в том, что империи Мазони придет конец, если они немножко поднажмут.
Мазоня целый день провел в одиночестве. Лежал в спортивных штанах и вельветовой рубахе на диване и нещадно курил; а когда сохло горло, глотал прямо из горлышка пиво.
Даже Зыбуля не тревожил его, хотя и был где-то рядом «на стреме».
Поздно вечером приехал на своем «вольво» Душман, и Мазоня, заросший щетиной, встретил его радушно.
— Ты меня извини. Я в запое, — ухмыльнулся он, показывая свое трезвое лицо. Душман понял правильно: тяжкое раздумье бывает похлеще запоя.
В разговоре Душман подтвердил: Васька Золотое Кольцо действительно тащит за собой Валерку по прозвищу Сова…
— Сова — птица хоть и ночная, но не столь важная, — задумчиво произнес Мазоня. — Птицы важные там, у крестов. Кто? Зверь?
— Зверь. Он лезет изо всех сил.
— Вот мы ему и поможем.
Много они не болтали, так как Мазоня страшно захотел спать.
И встал он на следующий день рано. Сев в «мерседес», приподнесенный ему в день юбилея, уехал один в неизвестном направлении. Зыбуля с ног сбился, разыскивая Мазоню. Он считал, что такая роскошь сейчас непозволительна, хоть он и Мазоня.
Но у Мазони, видимо, на этот счет было свое мнение. Кольцевой дорогой, по блестящему асфальту Мазоня выехал прямо к логову крестов — как раз за клинической больницей, где когда-то делали операцию Сердюку. «Мерседес» замер у кафе «Поляна», где обычно бывал сходняк у крестов. Никто не задержал его, ошалев от одного его вида. В кафе за длинным столом, в центре которого стоял самовар, шел мирный деловой разговор. Увидев внушительную фигуру Мазони, Зверь вскочил, а за ним вскочили все.
Мазоня широко улыбнулся.
— Угостите с дороги чайком.
Зверь засуетился.
— Конечно, конечно, что нам это стоит… А может, коньячку?
— Коньяк потом. А вот чайком побалуемся.
К Мазоне подвинули чашку с чаем. Он положил несколько кусочков сахара, помешал ложечкой и отхлебнул… Острым взглядом пробежал вдоль стола. Васьки не было, да и зачем ему быть здесь?!
— Я на вас не в обиде, потому и завернул к вам, как к старым корешам. Вы меня знаете — я всегда готов на мировую. Да и вы дипломаты. Зверь помнит, как в больнице этой лежал Сердюк. Бог ему судья, но я к смерти его не причастен…
— Коньячку? — предложил Зверь.
— Как-нибудь потом. За рулем я, да и сердце пошаливает.
Мазоня допил чай, встал и твердой походкой пошел к выходу. Никто не шелохнулся. Он степенно вышел на улицу и залез в свою машину. «Мерседес» с ходу рванул вперед…
Васька Золотое Кольцо пьянствовал. С крестами был Валера по прозвищу Сова и его кореш, пацан лет семнадцати. Кидалы пропивали «бабки» и вместе с Васькой заверяли крестов в том, что сервис Душмана кончился.
Между делом вспомнили Мазоню.
— Он голова!
Разговор про Мазоню Ваське явно не нравился. И он всячески старался уйти в сторону. Играли в карты. Блатные карты не знали красного и черного. Все масти одного цвета. И разница была лишь в узорах: у валета — двойной узор, у дамы — три узора, соединенных вместе…
Ваське не везло, и он раздражался. Того и гляди вспыхнет ссора, за ней и драка, а то и поножовщина. В конце концов пыл осаждался, Васька утихал, и игра продолжалась.
Гуляла братва за городом, и возвращаться Ваське надо было с Валерой на электричке. Проигравшийся вдрызг, Васька на вокзальчике потерял приятелей. В полупустом вагоне он ехал один, сжавшись в углу возле туалета.
Васька приоткрыл сонный глаз и увидел девочку лет четырнадцати. Она, облокотившись на плечо женщины, дремала. Кровь прилила к лицу. От полового голода Васька зверел. Он встал и, подойдя, рванул девчонку. Сверкнула сталь ножа. Вагон молчал. Васька сильнее рванул девчонку и, потащив ее за собой, затолкал в туалет. Он расстегнул штаны.
— Тащись!..
— Я этого никогда не делала, — заплакала девчонка.
— Учись, курва! Это приятно.
И сильной, волосатой рукой нагнул ее голову.
— Тащись…
Васька вышел из туалета, взъерошенный, пошатываясь. Он был на краю блаженства… когда его выволокли в накуренный тамбур. Он сразу понял, что пришла расплата, и хмель как рукой сняло.
— Я сам повинюсь перед Мазоней, — прохрипел он.
— На том свете.
Васька с маху ударил перед собой, но тут же острая боль пронзила спину. Его выпихнули в дверь тамбура — и он, повалившись как мешок, пропал в ночи…
Валеру по прозвищу Сова зарезали неделей позже, в пьяной драке, и он, не придя в себя, умер в больнице.
85
В машине Сомову завязали глаза. Он не знал ничего. Куда его везли. Зачем везли?.. От смертного страха он словно оглупел и потому на все отвечал одной фразой:
— Я Сомов.
Его спустили в подвал, развязали глаза. Пахнуло гнилой картошкой, и от спертого воздуха ему стало дурно.
Здоровый дядина с близко посаженными глазами и узким выступающим подбородком, ласково спросил:
— Сомов, значит?
И ударом молотобойца сбил его с ног. По лицу Сомова текла густая кровь, он с трудом пытался подняться…
— Так кто ты?
— Я Сомов.
Тяжелый, как гиря, удар снова пригвоздил его к полу. На этот раз вставать он уже не пытался… До него донесся лишь глухой голос:
— Подожди, мы, кажется, забыли снять с него часы. Хорошие часы… японские.
Кто-то взял его за шиворот, приподнял. Через отекшие веки он смутно разглядел корявое лицо садиста.
— Так кто ты?
— Я Сомов, — преодолевая боль, едва шевеля губами, прошептал Сомов, и снова страшный удар свалил его на пол. Теперь он не шевелился и лежал, изредка вздрагивая полными ногами.
Сомов словно проснулся: было непонятно, спал ли он или был в забытьи. Он открыл слипшиеся глаза, хотел повернуться, но острая боль охватила все тело…
Только сейчас он понял, что лежит на холодном цементном полу. Он дополз до какой-то рваной тряпки, положил на нее голову. Мысли причиняли Сомову боль — медленно, стараясь не двигать глазами, он стал припоминать случившееся. Да… сначала его затолкали в машину. Потом он оказался в этом подвале. И здесь его жестоко били… За что, почему?
И вдруг перед ним высветилась Лариса… Он тогда хорошо слышал ее крик. Этот дикий женский крик врезался в его мозг.
Лариса…
Сомов искал хоть какую-то ниточку. Лариса… Ниточка выводила на дона Роберта. Между Ларисой, подвалом и его избиением была какая-то связь…
Он тяжело вздохнул. В груди отозвалось болью. Он стал дышать медленнее — стало легче. Мозг
