Стэнли с моими вещами и замечает:
— Она, наверное, вся мукой уделалась.
— Что, прости?
— Ей хотелось приготовить для тебя что-нибудь вкусненькое на ужин, после всей этой больничной еды-то.
Я снова луплю по двери, и нам наконец-то отворяют.
— Милая! — верещит мама. — Добро пожаловать домой!
Она забирает у Стэнли сумку и немедленно отправляет его в поход за яйцами, которые она, разумеется, забыла купить. Я сочувственно улыбаюсь старику и пулей влетаю в дом.
Разобравшись со Стэнли, мама закрывает дверь и принимается кудахтать:
— Как ты себя чувствуешь, дорогая? Нога не болит?
«А-а-а!!!»
— Все хорошо, мамочка, спасибо. Мне нужно кое-что взять на кухне.
И, пресекая ее дальнейшие расспросы о моем состоянии, стремительно ковыляю по коридору на кухню.
— Милая, мне отнести твою сумку наверх?
— Да, пожалуйста! — отзываюсь я, хотя мне совершенно плевать, что она там будет с ней делать. В данный момент меня занимают вещи куда важнее.
Стоит мне, однако, переступить порог кухни, как ощущение безотлагательности разом меня оставляет. И хотя благодаря стараниям мамы обстановка выглядит более-менее привычной, над всем здесь словно бы нависает призрак событий того вечера. Мне требуется пара секунд, чтобы собраться и отмахнуться от мысленного образа Черного, испускающего дух прямо в моей кухоньке. Как ни отвратительно это звучит, но я рада, что он протянул достаточно долго, чтобы умереть в другом месте.
Когда же холодная дрожь отпускает, я спешу к столу, заваленному разнообразными упаковками с ингредиентами для какой-то маминой стряпни. Буквально падаю на стул и лихорадочно обшариваю взглядом свалку. Среди продуктов затерялся невзрачный коричневый сверток, примерно двадцать пять на двадцать сантиметров и пару сантиметров толщиной. Сверху ручкой накарябано мое имя.
Беру посылку едва ли не с трепетом. Мне почему-то даже страшно ее открывать.
Переворачиваю сверток и отдираю клейкую ленту. Из моей спальни наверху доносится скрип двери платяного шкафа — наверное, мама все-таки решила распаковать мою больничную сумку. Хорошо, будет несколько минут спокойно разобраться с содержимым посылки.
Избавившись от скотча, откидываю клапан и открываю пакет.
Что за черт?
Книга?
Зачем Клементу посылать мне книгу? Если только, конечно же, в ней что-то ни спрятано.
Раз уж он скрывается от преследования полиции, как безопаснее всего передать мне сообщение? Отправленная в букинистический магазин книга подозрений определенно не вызовет. Что ж, ловко, Клемент.
Открываю форзац — ничего. Перелистываю страницу снова ничего.
Только на следующей обнаруживается небрежно нацарапанное послание:
Привет, пупсик!
Прости, что не смог задержаться, но события приняли несколько неожиданный оборот. Похоже, местечка для плохого парня на небесах нет, пускай даже этот плохой парень и имел благие намерения. Я вовсе не хотел убивать того козла, но так уж вышло, да и все равно он наверняка этого заслуживал. Слез по нему я не буду лить точно. Как бы то ни было, надеюсь, книга тебе понравится. Не спрашивай почему или зачем, но голосу меня в голове сказал, что ты должна ее получить.
Удачи!
Клем
Р. S. Я заглядывал в больницу справиться о тебе, и какая-то чернокожая медсестричка сказала, что ты поправляешься. Жаль, что я спешил — сиськи у нее просто отпад.
Я бессильно роняю книгу на стол.
Вот и все. Он исчез. Окончательно.
Известие для меня само по себе тяжелое, однако еще большую тревогу вызывает то обстоятельство, что его бредовое состояние явно обострилось. Вся эта чушь о небесах и голосе в голове. Ему позарез необходима помощь, а я не в силах что-либо предпринять. И какого черта он решил, будто мне нужна эта проклятая книга? Да у меня целый магазин набит подобным хламом.
Вместо того чтобы унять беспокойство, посылка Клемента дает обратный результат. На меня наваливается ощущение полнейшей беспомощности. И чувство вины за то, что я тянула с обращением к специалисту по поводу его болезни.
— Поставить чайник, милая? — внезапно отвлекает меня от тревог голос матери.
— Да, пожалуйста.
— Я разложила по полкам твою одежду, а туалетные принадлежности отнесла в ванную.
— Спасибо, мама.
Она принимается хлопотать с чаем, и я откидываюсь на спинку стула.
— Я приготовила на ужин твое любимое блюдо, милая. Луковый пирог с колбасой!
Мне никогда не хватало духу признаться ей, что пирог этот вот уже лет двадцать не входит в список моих предпочтений.
— Здорово!
— И еще я подумала, что днем ты можешь устроиться на диване и посмотреть какой-нибудь фильм.
— Звучит неплохо.
Внезапно она оборачивается, и вид у нее весьма обеспокоенный.
— В чем дело, милая? Ты как будто сама не своя!
— Да все в порядке, мама. Наверное, просто немного устала.
«Лгунья!»
— Ты уверена?
— Честно, мама, я оклемаюсь. Обещаю.
Мама подходит ко мне и гладит по голове.
— Знаю, что оклемаешься, милая. Ты прямо как твой отец, крепкая что кремень.
Она уже собирается заняться чаем, как вдруг замечает на столе книгу Клемента. И замирает как вкопанная.
— Мам, ты в порядке?
— А? Ох, да, прости, — тараторит она, словно и не впадала в транс. — Сейчас сделаю тебе чай.
— Похоже, не одна я расклеилась, — посмеиваюсь я.
Мама улыбается.
— Не обращай внимания. Просто один из тех самых дурацких моментов.
— Не хочешь объяснить?
— Да ерунда.
— Если тебя что-то беспокоит, это вовсе не ерунда.
— Да нет же, милая, ты не поняла. Ничего меня не беспокоит, просто… — Она вздыхает. — Все дело в этой книжке.
— А что такое?
— «Джеймс и гигантский персик» — ее купил тебе отец. Честно говоря, я совсем забыла, пока сейчас вот не увидела ее.
— Вот как? Что-то не помню, чтобы читала ее.
Мама пододвигает себе стул и садится рядом со мной.
— Нет, не читала. Твой папа позвонил мне, когда купил ее. Казался таким довольным собой. Он знал, что книжка тебе понравится.
— Так. Почему же он не отдал ее мне?
Она нервно сглатывает и берет меня за руки.
— Потому что, милая, это произошло в тот день, когда… Когда он погиб в автокатастрофе. Книжка лежала у него в машине.
Слова матери я разбираю, вот только смысл их от меня ускользает.
А затем в голове словно что-то щелкает. Это послание Клемента… «Как бы то ни было, надеюсь, книга тебе понравится. Не спрашивай почему или зачем, но голос у меня в голове сказал, что ты должна ее получить».
Откуда, черт побери, ему могло быть известно, что отец купил мне эту же самую книжку в день своей гибели?
Если только…
Год спустя
Лондонская студия «Темзвью ти-ви»
Либби Грин, ведущая «Большого представления в прямом эфире»,
