я перевернул ее и начал делать массаж сердца.
Мои губы встретились в самом холодном поцелуе, который мы когда-либо делили, когда я набирал воздух в ее легкие.
Ничего.
Ни капли реакции.
Но я не сдавался.
Я продолжал давить на ее грудь, вдыхая в неё воздух снова и снова, несмотря на то, что она все еще не двигалась.
— Слоан, — выдохнул я. — Не оставляй меня. Не так, детка. Не так.
Я продолжал. Я умру, прежде чем остановлюсь. Но по мере того, как шли минуты и горе разбивало мою душу на миллион неузнаваемых кусочков, я начал терять надежду.
Это не работало.
Она оставила меня здесь одного.
И не было ничего ни в этом мире, ни в следующем, что могло бы исправить эту ошибку.
Весь мир был болью.
Агония была настолько сильной, что больше ничего не было. Я умирала. Я знала это. Ничто не могло причинить такой боли, если это не закончится смертью.
Я хотела драться, но во мне ничего не было. Мои конечности были лишены сил, и я тонула в бескрайнем море тьмы.
Я подумала о Рокко и о страсти, с которой он любил меня. О Ройсе и о том, как он пытался мне помочь. Потом о маме и ее нежной улыбке, ее теплых объятиях и музыкальном смехе.
— Слоан! Ты потеряла сознание! — Кто-то тряс меня, и я застонала, приходя в себя. — Ты должна тужиться, белла! Ты должна тужиться , ты почти у цели, ребенок почти здесь!
Свет был слишком ярким, и боль снова захлестнула меня волной.
— Я не могу, — простонала я, и Рокко схватил меня за руку.
Он наклонился ко мне, обхватил мою щеку, заслоняя этот ужасный яркий свет. Мой рыцарь, моя тень.
— Ты можешь все, партизан. Ты мой воин, помнишь?
Я кивнула, задержав дыхание, и акушерка приказала тужиться еще раз. Мои ногти впились в руку Рокко, когда я использовала каждую унцию силы своего тела, чтобы родить нашего ребенка. Наш ребенок. Наша недостающая часть.
Крик сорвавшийся с моих губ, был не похож н что-либо, что я когда-либо слышала, и внезапно боль исчезла, сменившись самым непреодолимым чувством облегчения.
— Поздравляю, — сказала акушерка, когда я откинулась на подушку. — У вас девочка.
Крики малышки наполнили мои уши, и я зарыдала, когда ее положили мне на грудь. Она была слишком красива для слов. И такая хрупкая. Я хотела обернуть ее и сохранить ее в безопасности навсегда. Но не в цепях. Эту маленькую девочку никогда не будут запирать, контролировать или владеть.
Рокко наклонился, чтобы поцеловать ее в голову, несмотря на кровь, грязь, ему было все равно. Мое сердце не могло вместить такое количество любви, пытающейся жить в нем. Оно наверняка взорвется.
— Не могу дождаться, чтобы рассказать тебе все о том, как мы с твоей мамой познакомились, — прошептал ей Рокко, и измученный смех сорвался с моих губ.
— У неё уже есть имя? — спросила акушерка, улыбаясь нам.
Я переглянулась с Рокко, улыбка растянула мои губы.
— Она названа в честь места, где ее спас доблестный отец, — сказала я.
Это все еще был один из самых темных дней в моей жизни, но этот маленький огонек сиял, становясь все ярче и ярче до этого самого момента. Рокко вытащил меня из глубины воды, и тело моего отца заняло мое место среди камыша.
— Ривер.
— Ривер Ромеро, — выдохнул Рокко, наклоняясь, чтобы прижаться своим ртом к моему. — У меня такое чувство, что она доставит столько же хлопот, сколько и ты, моя принцесса.
Мы поженились на следующий день после того, как меня выписали из больницы. Я едва избежала переохлаждения после купания в реке, и врачи сказали, что если бы Рокко вытащил меня чуть позже, я бы не выжила.
На церемонии были только мы, Коко и его братья в крошечной церкви у самой воды. Когда солнце зашло, мы поклялись принадлежать друг другу. Мой маниакальный, дикий, чудесный муж сделал меня своей, как только смог. И я буду его, свободная от цепей, свободнее птицы в небе, на все времена.
ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ
У меня зазвонил телефон, и я схватил его с тумбочки, прежде чем выбежать на балкон, чтобы ответить, и не побеспокоить Слоан. В эти дни она не получала достаточно сна, и я не хотел добавить к этому больше, чем необходимо. Я был удивлен, когда Слоан захотела сделать это место нашим домом после того, как я держал ее здесь в плену. Но она сказала, что это место освободило ее и сплотило нас, и она полюбила его по этим причинам.
Папа был в ярости, когда я впервые рассказал ему о себе и Слоан, но я прямо сказал ему, что не собираюсь менять свое мнение по этому поводу. И как только появилась Ривер, он как будто совсем забыл о наследии Калабрези Слоан. У него никогда не было девочки, и жесткий мужчина, которым он был всю мою жизнь, казалось, таял, когда он был с ней, и я мельком видел мужчину, которым он был, пока моя мать была жива.
— Как моя любимая девочка? — На другом конце линии раздался голос Фрэнки, и я ухмыльнулся, глядя на горы. Мои братья были почти так же одержимы Ривер, как и я.
— Я не так уж и плох, спасибо. Просто красил ногти и целыми днями мечтал о мальчиках. Как обычно, — ответил я.
— Пока у Ривер нет идей о мальчиках, мне все равно, чем ты занимаешься, — пошутил он.
Я фыркнул.
— Ей три месяца. Малышка только и мечтает о молоке. Но когда на сцену выйдут мальчики, ты с Энцо можете помочь мне их прогнать.
— Они уже на ней, — согласился он. — На днях я увидел, как годовалый ребенок посмотрел на нее в парке, и я погнался за ним прямо к его маме.
Моя улыбка на мгновение стала шире, но когда между нами воцарилась тишина, я понял, что он звонит не с хорошими новостями.
— У тебя все еще нет зацепок? — Предположил я.
— Нет, — вздохнул Фрэнки. — Мы думали, что идем по его следу, но это похоже на очередной тупик.
У меня упало сердце от этой новости. Фрэнки и Энцо неустанно пытались выследить Николи с тех пор, как Слоан рассказала нам правду о том, кто он такой. Папа все еще боялся верить, что это правда, но он ничего
