Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
«Я не писал тебе, потому что обстановка (внутренняя) нашего дома и твое отношение, и отношение нашей семьи ко мне никак не способствовали ни к пониманию меня и моих поступков, ни к честной откровенности с моей стороны… С тобой у нас порвалась нить понимания, доверия и того чувства, когда принимают человека всего, со всеми его недостатками, ошибками и достоинствами, и не требуют от человека того, что он дать не может. Порвалось, вернее, разбилось то хрупкое, что нельзя склеить никаким клеем.
В мой дом пришла Людмила. Что было в ней, я не могу тебе сказать, или, вернее, – не стоит сейчас говорить. Но с первых же дней у меня было ощущение утоления какой-то давнишней жажды. Наши отношения были чистыми и с моей стороны взволнованными.
Так бы, наверное, долго продолжалось и, может быть, наши отношения перешли в горячую дружбу, так как у Людмилы и мысли тогда не было перешагнуть через дружбу и ее ко мне хорошее участие. Вмешался Федор. Прежде всего, была оскорблена Людмила, жестоко, скверно, грязно. И тогда передо мной встало, – потерять Людмилу (во имя спасения благополучия моей семьи и моего унылого одиночества). И тогда я почувствовал, что потерять Людмилу не могу.
Людмила долго со мной боролась, и я честно говорю, что приложил все усилия, чтобы завоевать ее чувство.
Людмила моя жена. Туся, это прочно. И я знаю, что пройдет время и ты мне простишь, и примешь меня таким, какой я есть.
Пойми и прости за боль, которую я тебе причиняю».
Впрочем, очень скоро он приходит к выводу, что виноваты все кругом, и даже дети: «Когда отец их полюбил человека, они возмутились (да и все вдруг возмутились) – как он смеет! А мы? А наше благополучие? Отец живет с другой, отец их бросил, брошена семья и т. д. Все это не так, все это оттого, что до моей личной жизни, в конце концов, никому дела не было».
Что оставалось Наталье Васильевне? До конца разыгрывать роль самоотверженной женщины-синицы, все понимающей «женским чутьем», все прощающей «женским сердцем». Но не ее вина, что эта роль выходила у нее не слишком хорошо.
В Великую Отечественную старый уже Толстой с женой эвакуировались в Ташкент, где жили на широкую ногу и… помогали сыну Марины Цветаевой Георгию, оставшемуся после смерти матери сиротой и переехавшему из Елабуги в Ташкент. Георгий писал своей сестре Ариадне, находившейся в то время в лагере: «Часто бываю у Толстых. Они очень милы и помогают лучше, существеннее всех. Очень симпатичен сын Толстого – Митя, студент Ленконсерватории. Законченный тип светской женщины представляет Людмила Ильинична: элегантна, энергична, надушена, автомобиль, прекрасный французский язык, изучает английский, листает альбомы Сезанна и умеет удивительно увлекательно говорить о страшно пустых вещах. К тому же у нее вкус и она имеет возможность его проявить. Сам маэстро остроумен, груб, похож на танк и любит мясо».
А Чуковский вспоминает: «Вообще это был мажорный сангвиник[105]. Он всегда жаждал радости, как малый ребенок, жаждал смеха и праздника, а насупленные, хмурые люди были органически чужды ему.
Когда мы жили в Ташкенте, мы условились, что будем ежедневно ходить в тамошний Ботанический сад, который нравился Толстому своей экзотичностью.
Два раза совместные наши прогулки прошли благополучно, но во время третьей я неосторожно сказал:
– Теперь, когда мы оба уже старики и, очевидно, очень скоро умрем…
Толстой промолчал, ничего не ответил, но едва мы вернулись домой, с порога же заявил своим близким:
– Больше с Чуковским никуда и никогда не пойду. Он такие га-а-адости говорит по дороге.
Вообще он органически не выносил разговоров о неприятных событиях, о болезнях, неудачах, немощах… Человек очень здоровой души, он всегда сторонился мрачных людей, меланхоликов, и всякий, кто знал его, не может не вспомнить его собственных веселых проделок, забавных мистификаций и шуток».
Толстой посвятил Людмиле «Золотой ключик». Позже Людмила стала автором сценария двух экранизаций этой сказки (вторая снималась уже после смерти Толстого). А еще – его секретарем и хранительницей его наследия.
Правда, после смерти Толстого, в 1945 году, она очень быстро снова вышла замуж. Наталья Васильевна пережила бывшего мужа почти на двадцать лет и умерла 17 сентября 1963 года. В том же году и тоже в Ленинграде скончалась и Софья Исааковна Дымшиц. Людмила Ильинична скончалась в 1982 году в Москве. Федор Волькенштейн и Никита Толстой стали известными советскими физиками, Дмитрий – не менее известным композитором. В семьях у Никиты и Дмитрия родилось много детей, среди них – писатели, литературоведы, переводчики, педагоги.
Кто такой Алексей Толстой?
Когда-то Волошин шутя предлагал Марине Цветаевой:
«– Марина! Ты сама себе вредишь избытком. В тебе материал десяти поэтов и сплошь – замечательных!.. А ты не хочешь (вкрадчиво) все свои стихи о России, например, напечатать от лица какого-нибудь его, ну хоть Петухова? Ты увидишь (разгораясь), как их через десять дней вся Москва и весь Петербург будут знать наизусть. Брюсов напишет статью. Яблоновский напишет статью. А я напишу предисловие. И ты никогда (подымает палец, глаза страшные), ни-ког-да не скажешь, что это ты, Марина (умоляюще), ты не понимаешь, как это будет чудесно! Тебя – Брюсов, например, – будет колоть стихами Петухова: „Вот, если бы г-жа Цветаева, вместо того чтобы воспевать собственные зеленые глаза, обратилась к родимым зеленым полям, как г. Петухов, которому тоже семнадцать лет…“ Петухов станет твоей bête noire[106], Марина, тебя им замучит, Марина, и ты никогда – понимаешь? никогда! – уже не сможешь написать ничего о России под своим именем, о России будет писать только Петухов, – Марина! ты под конец возненавидишь Петухова! А потом (совсем уж захлебнувшись) нет! зачем потом, сейчас же, одновременно с Петуховым мы создадим еще поэта, – поэтессу или поэта? – и поэтессу и поэта, это будут близнецы, поэтические близнецы, Крюковы, скажем, брат и сестра. Мы создадим то, чего еще не было, то есть гениальных близнецов. Они будут писать твои романтические стихи.
– Макс! – а мне что останется?
– Тебе? Все, Марина. Все, чем ты еще будешь!
Как умолял! Как обольщал! Как соблазнительно расписывал анонимат такой славы, славу такого анонимата!
– Ты будешь, как тот король, Марина, во владениях которого никогда не заходило солнце. Кроме тебя, в русской поэзии никого не останется. Ты своими Петуховыми и близнецами выживешь всех, Марина, и Ахматову, и Гумилева, и Кузмина…
– И тебя, Макс!
– И меня, конечно. От нас ничего не останется. Ты будешь – все, ты будешь – все. И (глаза белые, шепот) тебя самой не останется. Ты будешь – те.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
