выбраться наружу.
— Остаются только тяжелораненые. Подождите, скоро придут медсестры и помогут вам.
— Не двигайтесь, не вставайте!
— Я должен, должен уехать с ними! Пустите! Я успею доползти до последних повозок.
— У вас открытая рана, вы истекаете кровью, нельзя так!
— А оставлять на верную гибель можно? На смерть?
— Почему из того корпуса, что напротив, одни шли, других несли? А из седьмого никого не взяли, никого. Почему? Пустите, я попробую сам…
Анна старалась помочь этим несчастным, но практически могла давать только смутные обещания, в которые и сама не верила. Выйдя из корпуса, она увидела, что немало раненых, с трудом ковыляя, а некоторые даже ползком, упрямо движутся к воротам, через которые выезжали санитарные автомашины и конные повозки. Часть искалеченных людей, исчерпав силы, падали на землю и замирали — неподвижные, опутанные бинтами куклы.
По мере того как последние машины и повозки покидали территорию госпиталя, раненым становилось ясно, что они их уже не догонят. Только с полсотни человек еще пытались достичь ворот. Вдруг они увидели перед собой взмыленную лошадь. Когда лошадь остановилась у седьмого корпуса, оказалось, что она тащит за собой длинную многоместную деревенскую линейку. Впереди, верхом, уверенно восседала Ванда Корвин. Увидев среди раненых Анну, она крикнула ей чужим, охрипшим голосом:
— Выбери человек четырнадцать, но таких, что выдержат езду в этом экипаже. Раненых в голову или в живот не возьму. И побыстрее! Я должна догнать санитарные машины.
«Выбирать так же постыдно, как и оставлять…» Но не успела эта мысль промелькнуть в голове Анны, линейка была полна. Ее брали штурмом с обеих сторон — и раненные в грудь, и с гипсом или окровавленными повязками на руках. Еще миг, и, возможно, Анна стала бы свидетелем печального зрелища — сталкивания с линейки слабых более сильными. Но Ванда всех опередила. Она стегнула коня и, промчавшись с десяток метров в глубину парка, к Уяздовскому замку, вдруг повернула, крича:
— Беру еще двух вместо тех, кто свалились. Кто меня догонит, того и возьму.
Теперь она ехала медленно. Никто из ползущих по траве уже не делал попыток к ней приблизиться, видя, что она отмахивается от еле державшихся на ногах раненых в голову или опиравшихся на костыли. Наконец, убедившись, что линейка не только полна, но и переполнена, Ванда снова взмахнула кнутом и помчалась к воротам.
— Собака!.. — пробормотал кто-то, лежавший у ног Анны.
— Сумасшедшая! Бессердечная! — подхватил другой, грозя кулаком.
— Молодчина! — отозвался спокойный, почти веселый женский голос. Какая-то молодая медсестра-доброволец, в окровавленном больничном халате, но без шапочки на голове, следила за отчаянными действиями Ванды. А когда линейка скрылась за воротами, вдруг повернулась к Анне и буквально накинулась на нее:
— Чего стоишь как столб! Не видишь, что делается? Идем, надо подобрать тех, кто лежит на дороге. Носилки! Вон там стоят носилки! Хотя нет, лучше я займусь этим сама, с глухим Мацеком. А ты надень какой-нибудь халат, их полно в палате, справа, и беги закрой ворота. А то запрудят беженцы всю территорию. Беги, а потом возвращайся ко мне, в седьмой корпус. Меня зовут Кука… А верхом, черт возьми, я езжу не хуже той сумасшедшей…
Когда Анна добралась до ворот, стоявший там молоденький часовой уже пререкался с группой женщин, утверждавших, что они пришли к своим раненым мужьям, — посмотреть, эвакуировали их или нет. Толпа напирала, часовой, стоя в открытых воротах, пытался загородить винтовкой проход.
Со стороны Иерусалимских аллей, привлеченные криками, к воротам госпиталя потянулись люди. Еще несколько минут — и волна беженцев хлынет в ворота, зальет всю территорию.
В этот опасный момент кто-то опередил Анну. У ворот вдруг появилась молодая женщина без халата, в цветастом платье и повелительным тоном начала отдавать приказания:
— Закрыть ворота! Немедленно! Куда лезете! Никого не впущу, часовому приказано стрелять! Отойдите дальше, дальше! Закрывайте ту половину ворот, с этой я справлюсь, мне поможет подруга, — обратилась она к часовому и кивнула Анне. — Так, хорошо! Спасибо тебе. А теперь беги в сторожку, вон в тот домик, и потребуй замок. Если там никого нет, бери первый попавшийся… Эй, ты, на тротуаре, девочка в харцерской форме! Ты мне нужна. Пропустите ее! Поможешь запереть ворота. А потом вместе с подружкой — ко мне, в седьмой корпус. Разыщите Галину Новицкую. У меня есть для вас задание. Очень важное.
— Черт возьми, нашлась командирша! Распоряжается, как у себя дома, — возмутился кто-то на улице.
— Отстаньте от нее! Может, наконец наведут порядок. Хоть узнаю, где лежит мой муж! — кричала одна из женщин.
— А я узнаю, увезли моего или нет. Вчера он был в шестом корпусе.
Бабий бунт за воротами поутих, хотя толпа от ограды не отходила. Беженцы, увидев, что вход в госпиталь закрыт и ворота охраняются, начали спускаться по Мысливецкой улице вниз, к Висле. Анна, найдя в сторожке в ящике стола замок и даже цепь, бегом вернулась обратно.
— Никого не впускай, братец, пока не будет отменен приказ, — наставляла часового Новицкая. — Сегодня никаких посещений — мы сами не знаем, кто остался и кто где лежит. Пусть приходят завтра в полдень. И принесут какую-нибудь еду и воду. Здесь нет питьевой воды.
Она повернулась и, не слушая возражений и язвительных замечаний женщин, стала вполголоса объяснять подошедшим девочкам-харцерам, что в ближайших строениях находятся склады с перевязочными материалами, медикаментами и продовольствием.
— Всего вывезти не смогли, и мы должны уберечь то, что осталось. Сейчас нам нужны койки, носилки. Вы будете охранять склады. В случае опасности бегите к часовому — пусть для острастки стреляет в воздух. А вы… — обратилась она к Анне.
— Меня зовут Анна.
— Хорошо. Пойдешь со мной. Попробуем уложить раненых. И может, узнаем у Куки, не остался ли кто-нибудь из персонала. У меня нет медицинской подготовки, а у тебя?
— Я ничего не умею… но я сильная.
— Ладно, будешь санитаркой и поможешь носить раненых в операционную. Вот уж никогда не думала, что командовать военным госпиталем в эту войну будут такие барышни, как мы с тобой. Кука хоть из офицерской семьи. А может, ты тоже?
— Мой свекор — врач. В окружном военном госпитале.
— Тоже подлежит эвакуации. Я была здесь ночью, когда поступил этот идиотский приказ. Третьего дня я пришла навестить раненого жениха. И осталась, потому что он… Он уже не жилец на этом свете. Сильно обгорел. Его самолет немцы подожгли и сбили. Но до того он сбил над центром Варшавы немецкий бомбардировщик.
— А я пришла к мужу. Его оперирует какой-то врач из города. Но кто заменит уехавших хирургов? Как можно было уехать именно
