class="p1">Парторг потер ладонью лоб в явном огорчении, вздохнул:
— Да, ситуация… не ожидал… ну, будь здоров. — И повторил то же, что и Гена Игнатов: — Разберемся.
Он слыл человеком душевным, секретарь парткома, да было ли у него достаточно времени, чтобы разбираться с каждым — ведь рабочих на заводе много.
«Все пошло прахом… — думал Ким, пока руки его были заняты привычным делом. — Как теперь с вечерней школой? Ведь уже и экзамены на носу… А мечта об институте? Прости-прощай?.. Вот так: один злосчастный вечер — и все планы спутаны, вся жизнь пошла наперекосяк…»
Нестерпимо длинным показался Киму этот день. Горькие мысли, словно изжога, терзали душу. Едва дождался конца смены, постоял, зажмурив глаза, под горячим душем и, никого не дожидаясь в попутчики, ушмыгнул домой — спрятаться от разговоров, от глаз людских, остаться наедине со своей бедой.
Но не тут-то было.
В дверь постучали коротко. Он отозвался, поспешно натягивая через голову спортивную фуфайку.
Вошла Светлана. Кивнула ему, села на стул в дальнем углу.
Признаться, именно ее, Светлану Туробову — сколь бы ни была она ему теперь дорога, — меньше всего хотелось видеть Киму. У него было ощущение, что он обманул ее — и не по какой-нибудь малости, а обманул в самом большом и главном.
— Ну, братцы-кролики, с вами, я погляжу, не соскучишься! — сказала она с нарочитым оживлением. — Преподнесли сюрприз…
Почему-то она употребляла множественное число, будто не о нем конкретно и лично шла речь, а о некоем собирательном явлении.
— А что?.. Разве не находка для журналиста?.. — Ким одарил ее жалкой, вымученной улыбкой. — Жизненный конфликт во всей своей остроте. Ничего не надо выдумывать, высасывать из пальца: бери бумагу и излагай, как есть — молодым читателям в поучение… Хорошо хоть, что ты не успела еще написать ту статью, эта будет занятней… а что, если обе вместе — с продолжением?
— Вот я сейчас возьму эту штуку, — Светлана тронула висящий на стене эспандер, — и отхлещу тебя пониже пояса… Потому что другого способа изъявить свои мысли и чувства пока не нахожу! — она прикусила губу, в глазах появились слезы.
— Отхлестать бы надо… — вздохнул Ким.
— Когда мне Максим рассказал об этом по телефону, я в ужас пришла. Ты хоть понимаешь, что натворил?!
— Я-то понимаю. Вот только не знаю, найдется ли человек, который захочет понять всю подоплеку этой истории, разобраться в ней без ахов и охов, а по существу… Я сам знаю, в чем виноват. Но ведь меня тянут к ответу за вину, которой на мне нет!
— Да кто же теперь поверит тебе. Водку в стекляшке дули? Дули…
— А вот ты… ты тоже мне не поверишь? — пылко и требовательно спросил Ким.
Взгляды их встретились, и был в их скрещении какой-то разряд, после которого голос девушки изменился:
— Что толку в моей вере…
— А мне больше ничего и не надо! Остальное — приложится…
На минутку воцарилось молчание, потом Светлана сказала:
— Да, послушай… ты что же, не узнал этого человека на улице?
— А откуда мне его знать?
— Но ведь это же Кызродев, Пантелеймон Михайлович Кызродев — отец Валерия Кызродева.
— Не может быть!.. — только и выдохнул Ким. — Час от часу не легче.
— Как ты мог не узнать его, не понять всей опасности этой встречи…
— Я с ним не был знаком, а тогда, на собрании, он не выступал — предпочел не высовываться.
— Пожалуй… Ну, и как ты теперь считаешь — может ли повлиять на дальнейший ход событий то обстоятельство, что это был именно Кызродев? Это облегчит ситуацию… или наоборот?
— Пока не знаю, — ответил глухо Ким. — Пока мне даже безразлично — облегчает или отягчает. Зато я теперь хоть сам что-то начал понимать. Не терплю явлений беспричинных — от них в душе какая-то противная покорность рождается… А тут причина наконец-то проглянулась. Ну, нет, мы еще повоюем!.. — Он поднял глаза, в которых мутная унылость сменилась вдруг металлическим жестким блеском. — А ты… почему ты опять плачешь? Светлана, да куда же ты… постой…
29
Когда она выбежала из комнаты общежития, единственным желанием было: скорее добраться домой и там наплакаться всласть. А еще — плюнуть на эту неблагодарную и тяжкую профессию газетчика, может быть и вообще расстаться со специальностью словесника — что ж, бывают ошибки в выборе! — и наняться на какую-нибудь работу, которая приносит только пользу и дарит безусловную радость: скажем, пойти работать в питомник, выращивать цветы, ягодники, стелющиеся северные яблоньки — и умиротворенно радоваться плодам своих рук.
«Вот напасть! — злилась и горевала Светлана. — И кто меня уверил, что я в состоянии разбираться в загадках человеческой души, в сложностях общественных отношений? Сумку попытались отнять — вот и творческий импульс… А какого молодца выбрала в герои! Спаситель — благодетель, светлая личность… а он-то и смешал мне все карты. Весь сюжет очерка перевернул шиворот-навыворот… Ох уж эти мужчины, ненадежный и каверзный народец!»
Но, вопреки намерениям, она пошла не к себе домой, а к Рудольфу и Кате. Сказав несколько утешительных слов расстроенной подруге, уединилась с коллегой, потребовала подробных объяснений.
— Да-а, — почесал тот в затылке, — здорово же мы обмыли рацпредложение Кима…
— Здорово, куда здоровее… Но почему вместе с Кимом не попал в вытрезвитель и ты? — спросила напрямик она. — Не то чтобы я тебе зла хотела, но все же… почему ты бросил товарища одного?
— Не помню, Светочка, ей-богу… — старался разжалобить ее Рудольф.
— Значит, ничего не помнишь? Но дать деру все-таки сообразил!
— В таких случаях не голова, а ноги соображают, куда им лучше нестись…
— Но попробуй восстановить в памяти, как было дело: если бы ты не убежал, тебя тоже забрали бы в милицию? За что именно?
Рудольф задумался, потом сказал:
— Понимаешь ли, Светик, у меня сложилось впечатление, что этот разъяренный мужик вязался не к нам обоим, а именно к Киму — будто на него зуб имел… Собственно, я потому и пустился наутек, что понял: ко мне у него никаких особых претензий… Сознаю и раскаиваюсь, что поступок малодушный, но это я теперь сознаю, а тогда не сознавал — ноги сами думали…
— Хорош гусь!
Утром она направилась в горотдел милиции.
Капитан Петухов, участвовавший в разборе дела о несовершеннолетних хулиганах, уже знал о случившемся. Причем знал он об этом со слов Пантелеймона Михайловича Кызродева.
— А вы не допускаете, что эта версия может оказаться… ну, несколько пристрастной? — спросила она.
— Видите ли, протокол составлен по всей форме. Дело доложено начальству. Есть распоряжение передать его
