Шестого августа 1942 года «Энтерпрайс» подошел к Соломоновымостровам, а на следующий день американцы атаковали их. Они захватили взлетнуюполосу и переименовали ее в Хендерсон-Филд, но битва за Гвадалканалпродолжалась: японцы уступили пока лишь взлетную полосу. Американскиевоенно-морские силы понесли большие потери, но «Энтерпрайс» держался, хотя ибыл сильно поврежден. Ник оставался на борту, когда в начале сентября корабльпошел на Гавайи для ремонта.
В глубине души он очень не хотел идти на Гавайи. Онпредпочел бы остаться на Гвадалканале с войсками, но он был нужен на бортуизувеченного авианосца. На Гавайях он прохлаждался на базе Хикеме и страстножелал вернуться назад всякий раз, когда слушал новости с фронтов. Американцынесли слишком большие потери в битве при Гвадалканале, моряки погибали напесчаных отмелях острова. В течение пяти месяцев, с тех пор как Ник уехал изСан-Франциско, он не видел ничего, кроме военных действий: в Коралловом море,на Мидуэе, на Гвадалканале, — и лишь краткие передышки между ними. Этопомогало ему не думать о Лиане. Он ведь и пошел в армию, чтобы сражаться засвою страну. Получив то письмо от Лианы, он был потрясен. Чувство виныполностью овладело ею уже после его отъезда, и теперь Ник ничего не мог ниподелать, ни сказать. Он несколько раз принимался писать ей, но каждый раз рвалписьма. Она снова сделала свой выбор, а ему оставалось лишь согласиться с ним.Шла война, которая как-то отвлекала его от душевных мук, но по ночам он часамине мог заснуть, вспоминая счастливые дни в Сан-Франциско. На Гавайях сталохуже. Здесь ему нечем было заняться, он сидел у моря и ждал, когда «Энтерпрайс»снова будет готов к бою. Он писал длинные письма сыну и чувствовал себя такимже бесполезным, как в Сан-Франциско. На Гавайях стояло чудесное лето, но на югеТихого океана бушевала война, и он рвался туда. Чтобы как-то сократить время,он пошел добровольцем в госпиталь. Ник подолгу разговаривал с ранеными, шутил ссестрами. Он казался всем добродушным, веселым человеком, нравился сестрам, нони одну из них никуда не приглашал.
— Может быть, он не любит женщин, — сострила однаиз них. И все рассмеялись, на такого он тоже не был похож.
— Может быть, он женат, — предположила другая. Онанакануне долго говорила с ним, и у нее сложилось впечатление, что у него насердце какая-то женщина, но он ничего не сказал об этом. В разговоре онупотребил местоимение «мы», и она поняла, что у него кто-то остался дома. Ноона также почувствовала, что на душе у него тяжело. И этой боли он никому неоткрывал, ведь никто не мог исцелить ее. Он всех держал на расстоянии. Ник сталпостоянным предметом разговоров у женщин на базе. Он был привлекательным иобщительным, он много рассказывал о своем сыне, мальчике по имени Джонни,которому уже исполнилось одиннадцать лет. Про Джонни уже знали все.
— А ты знаешь, кто он такой? — шепнула однаждысиделка медсестре. — Я имею в виду в мирной жизни? — Сама она былафермершей с холмов Кентукки, но и она слышала о «Стали Бернхама». Онадогадалась об этом по каким-то его намекам. Тогда она начала расспрашивать всехвокруг, и один из офицеров подтвердил, что это «Сталь Бернхама». Сестраскептически посмотрела и только пожала плечами.
— Ну и что? Он на войне, как и все мы. Его корабльзатонул. Сиделка кивнула, но она выжидала и, когда он был в отделении,представилась ему. Он разговаривал с нею точно так же, как со всеми остальными.
— Боже мой, к этому парню не подступиться, —пожаловалась она подруге.
— Может быть, его кто-то ждет. — Но такиесоображения останавливали далеко не всех.
В госпитале Окленда о Лиане говорили иначе.
— У вас на войне друг? — спросил ее как-то молодойпарень. Он был ранен, его трижды оперировали, но так и не смогли вынуть из егоживота все осколки.
— Муж, — улыбнулась Лиана.
— Один из тех, кто был в Коралловом море? Она говорилас ним об этом, когда он только поступил, и он понял, что ей многое известно обэтой битве.
— Нет, он был во Франции.
— Что он там делал? — Молодой человек удивился.
Это как-то не вязалось с тем, что он знал о ней и что онслышал от нее самой.
— Он боролся против немцев в Сопротивлении. Он француз.
— О! — Молодой человек удивился еще больше. —Где же он теперь?
— Его расстреляли.
Последовало долгое молчание. Она осторожно поправила одеялоу него в ногах. Она ему нравилась, ведь она такая красивая.
— Извините. Мне очень жаль. Она повернулась к нему и сгрустной улыбкой сказала:
— Мне тоже.
— У вас есть дети?
— Две девочки.
— Они такие же хорошенькие, как их мама? — Онулыбнулся.
— Они намного красивее меня, — ответила она сулыбкой и подошла к другой кровати. Она часами работала в отделении, выносиласудна, держала руки и головы тем, кто бился в судорогах. Она почти не говорилао себе. Говорить было не о чем — жизнь кончилась.
В сентябре дядя попытался вытащить ее на обед — с трауромпора было кончать. Но Лиана только покачала головой.
— Я так не думаю, дядя Джордж. Мне завтра рано наработу и… — Ей не хотелось извиняться. Она не хотела никаких развлечений. Онаничего не могла делать, только ходить на работу, возвращаться, сидеть с детьми,а потом ложиться спать.
— Тебе полезно переменить обстановку. Нельзя же толькоходить в госпиталь и обратно. И так каждый день.
— Почему бы и нет? — Ее взгляд говорил: «Не нужноменя трогать».
— Ты ведь не старуха, Лиана. Ты хочешь жить, какстаруха, но ты молодая.
— Я вдова, а это то же самое.
— Черта с два!
Лиана начала напоминать ему брата, когда тот осталсявдовцом, а мать Лианы умерла при родах. Это какое-то безумие. Лиане всеготридцать пять, она не может похоронить себя вместе с мужем.
— Ты знаешь, как ты сейчас выглядишь? Худа, как жердь,глаза ввалились, одежда висит, как на вешалке.
Она посмеялась и покачала головой.
— Хорошую же картину ты нарисовал.
— Смотрись иногда в зеркало.
— Я стараюсь этого не делать.
— Послушай меня, девочка. Черт возьми, перестаньразмахивать черным флагом. Ты еще жива. Очень жаль, что Арман погиб, но сейчасмногие женщины оказались в твоем положении. Они же не сидят с постными лицами,делая вид, что они тоже умерли.
— Нет, не сидят. — Ее голос приобрел странноеледяное звучание. — А что они делают, дядя Джордж? Ходят навечеринки. — Она тоже туда ходила. До того как погиб Арман. Люди умираютповсюду, по всему миру. А она делает все для тех, кто остался в живых.
— Но ведь иногда можно пойти в гости. Что в этомплохого?
