Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
По-видимому, решение «переиграть» миссию Буллита сложилось у лидеров Англии и США под влиянием трёх причин. Первая: критика внутри их стран, осложняемая ходом Парижской конференции. Вторая: неприемлемость требования о полном выводе интервенционистских войск. Третья: необходимость, для открытия успешного переговорного процесса, признать себя стороной, ведшей необъявленную войну против России. Эти причины не были непреодолимыми. Но тогда, весной 1919 г., руководители США и Англии решили, что заключение формального соглашения с большевиками может подождать. Наступление Колчака давало Антанте надежду не на окончательную победу белых, а на затягивание Гражданской войны. А это и было основой стратегии Запада в отношении нашей страны.
Суета вокруг Версаля
Мирный договор, формально прекративший состояние войны между Антантой и Германией, был подписан 28 июня 1919 г. в Зеркальном зале Версальского дворца. Именно там 18 января 1871 г. во время победной для немецкого оружия войны с Францией было провозглашено создание Германской империи. Поэтому-то Парижская конференция, которой предстояло подвести черту под существованием этой империи, открылась в годовщину того дня. Выбирая место для подписания договора, французские политики лишний раз пытались ударить по национальной гордости немцев. Слово Версаль после 1919 г. стало прочно ассоциироваться с периодом между двумя мировыми войнами — периодом весьма зыбкого мира. Оно стало синонимом мира, условия которого дочти неизбежно порождают новую войну.
Пять веков назад Никколо Макиавелли писал: «Людей следует или ласкать, или истреблять, так как они мстят за лёгкие обиды, а за тяжёлые мстить не могут; поэтому оскорбление, которое наносится человеку, должно быть таково, чтобы уже не бояться его мести»[297]. Очевидно, то же самое — в отношении общностей людей, т.е. наций. Победители в Первой мировой войне действовали с точностью до наоборот. Они не оказались настолько великодушными, чтобы простить своих побеждённых врагов, позволить им лёгкой ценой заплатить за своё поражение и не вызвать у них жажды реванша. В то же время та степень ограбления и эксплуатации побеждённых, которая была предусмотрена Версальским и другими договорами из той же серии[298], не подрывала до основания возможности Германии восстановить со временем свою военную мощь и силой оспорить навязанный ей мир. В условиях Версальского договора был изначально заложен механизм возникновения новой Мировой войны.
В истории Европы уже была конференция, перед которой стояли те же задачи, что и перед Парижской конференцией 1919–1920 гг.: подвести черту под долгой Мировой войной и не допустить развязывания новой. Это Венский конгресс 1814–1815 гг., завершавший эпоху войн Европы с революционной, потом с наполеоновской Францией. Сравнивая эти два мероприятия, объективный историк не может не отдать пальму первенства политической мудрости вождям «феодально-аристократической реакции» начала XIX века перед буржуазными политиками начала XX столетия. Правда, что многие решения Венского конгресса тоже были продиктованы силой и эгоистическими интересами победителей. Тем не менее они позволили побеждённой Франции остаться одной из великих держав и сравнительно легко заплатить за поражение. И хотя отдельные войны в Европе после 1815 г. вспыхивали неоднократно, но новая большая европейская война разразилась только спустя век — в 1914-м. Это был уникальный период, особенно для России, столетие не знавшей войн на своей западной границе.
О сути Версальского мира как грабительского написано много. О том, что, не уничтожая Германию до конца, победители рассчитывали использовать её как заслон против большевизма в Европе, тоже написано достаточно. Для нас в данном случае важно, что победители спекулировали на допуске России к участию в Парижской конференции и в подписании Версальского договора. И в конце концов не допустили.
Нельзя точно доказать, что, будь Россия в числе формальных победителей в Первой мировой войне, условия Версальского мира оказались бы более справедливыми, более снисходительными к побеждённым, а сам мир вследствие этого — более прочным. И что Второй мировой войны тогда не возникло бы. Ведь всё бы зависело от того, в каком состоянии Россия пришла бы к победе. Она могла присутствовать на Парижской конференции в ореоле силы и славы, заняв своими войсками Константинополь. Но она могла оказаться там и как второстепенный союзник, едва дотянувший до победы. И тогда голос России там бы ничего почти не значил. После Февраля 1917 г. у России в лучшем случае оставалась только вторая перспектива. Ну а третья, осуществившаяся в действительности, заключалась в том, что судьбы послевоенного мира решались без участия России.
Вожди Белого движения, однако, долго питали иллюзию (всячески подпитываемую политиками Антанты) того, что, снисходя к их неоднократным заявлениям о «верности союзникам», Россию в их лице всё-таки пригласят на мирную конференцию. Едва ли не через все дипломатические акции Белого движения, национал-сепаратистских правительств, российских политических партий (кроме большевиков) в конце 1918 — 1-й половине 1919 г. красной нитью проходит стремление, вместе или порознь, добиться участия в Парижской конференции. Даже когда условия Версальского мира были выработаны, даже когда они были уже подписаны, инерция продолжала довлеть над сознанием антисоветских лидеров. Вопрос о допуске на мирную конференцию плавно превратился в вопрос о дипломатическом признании «белой» России. Естественно, и этого не удалось добиться российской контрреволюции у своих западных покровителей.
Зимой 1918/19 г. в Париж потянулись многочисленные делегации: из Омска, из Екатеринодара, из Архангельска, из Ревеля, Риги, Вильны, Киева, Симферополя, Тифлиса, Еревана, Баку — со всех концов необъятной России. Бывшей России… Каждое антисоветское правительство, сепаратистское или выступавшее за «единую неделимую Россию», пыталось выторговать у победителей признание фактическое, а то и юридическое, обнести перед «хозяевами мира» своих соседей и конкурентов, заручиться гарантиями границ, выклянчить помощь, наперебой предлагая за это природные богатства, инвестиционные льготы, базы для размещения войск… Западные политики поначалу были ошеломлены таким неожиданным наплывом огромного количества добровольных вассалов с того Востока, который до войны представлял собой грозную Россию. Теперь же России не было. Она распылилась. Во всяком случае, политики Антанты какое-то время могли тешить себя этой иллюзией и упиваться внезапно открывшимся могуществом.
В обстановке этого невиданного «паломничества» к победителям строились нереальные планы, которые вошли в собрание политических курьёзов и наивностей. Для иллюстрации приведём выдержку из далеко не самого фантастического среди этих планов — наказа Деникина представителю ДА в Париже, данного ещё 25 октября 1918 г.:
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
