Другим это не удалось. Казалинуово и Утимперге не успели пробежать и нескольких метров, как были схвачены, а Барраку был ранен в ногу. Примерно через час Каррадори и Паволини вытащили из воды. Они пытались сопротивляться и в завязавшейся схватке были ранены. После ареста их отправили в Донго.
К тому времени Муссолини был уже там. Начался осмотр машин. В сопровождении Фальмейера партизаны обыскали первый грузовик, но ничего подозрительного в нем не обнаружили, так же как и в следующем. Однако в одном из грузовиков партизан Джузеппе Негри, бывший когда-то моряком, обнаружил немецкого солдата, который был либо пьян, либо спал. Он сидел на корточках позади двух канистр с бензином. На нем была надета шинель капрала противовоздушных сил, на голове была стальная каска. По свидетельству другого партизана (одного из десяти, которые позднее претендовали на то, что они первые обнаружили Муссолини), на глазах у солдата были большие черные очки. Негри не стал затруднять себя осмотром других машин. Он попросил сержанта таможенной службы подсадить его, взобрался в кузов и внимательно осмотрел человека, сидевшего скрючившись и втянув в себя плечи. Джузеппе обратил внимание на пулемет, стоявший между ног солдата. Когда сидевшие рядом немецкие солдаты стали уверять его, что это их пьяный товарищ, он сделал вид, что поверил им. Негри соскочил с кузова и помчался разыскивать заместителя политкомиссара партизанской бригады Урбано Ладзаро.
«Скорей сюда, — закричал он, увидев Ладзаро, — мне кажется, я нашел его».
Ладзаро подбежал к грузовику и взобрался в кузов. Он проложил себе путь среди немцев и увидел в центре кузова сидящую на корточках фигуру в капральской шинели. «Вы итальянец?» — спросил Ладзаро. После небольшой паузы Муссолини поднял глаза и четко произнес: «Да, я итальянец».
«Экселенца (Ваше превосходительство!), — ошеломленно воскликнул Ладзаро (неожиданный ответ Муссолини и прямой взгляд сбили его с толку, поэтому почтительное обращение сорвалось с его языка), — вы здесь!»
Ладзаро обратил внимание, что лицо Муссолини было пепельного цвета, оно ничего не выражало. На бледных щеках явственно проступала щетина, белки глаз отдавали желтизной, а в самих глазах читалась смертельная усталость, но никак не страх. Духовная смерть. Ему уже больше нечего было делать среди живых.
Он сказал немецким солдатам, чтобы они не вздумали рисковать жизнью ради его спасения, и сам не предпринял ни малейшей попытки использовать пулемет. При помощи Ладзаро он спрыгнул с грузовика и не оказал сопротивления, когда у него вырвали из рук оружие и сняли с головы каску. Как только новость об аресте Муссолини достигла толпы на площади, раздались радостные возгласы.
«Есть ли у вас другое оружие?» — обратился к немус вопросом Ладзаро, но так как Муссолини не ответил, его обыскали и вынули из кармана заряженный револьвер. И на сей раз он никак не отреагировал. Один из партизан схватил два кожаных портфеля с документами. Заметив это, Муссолини повернулся и резко произнес: «Поосторожнее! В этих портфелях секретные документы огромной важности как для истории, так и для будущего Италии».
Эта вспышка эмоций оказалась единственной. Он выглядел опустошенным, разбитым, старым и больным. Его повели через площадь к мэрии — красивому, но запущенному зданию, расположенному под нависающими склонами Монте Бреньяно. По пути Ладзаро сказал ему: «Не беспокойтесь. Мы не причиним вам вреда».
Мэр городка, доктор Джузеппе Рубини, также старался утешить Муссолини: «Не волнуйтесь. Все будет хорошо».
«Я знаю, что здешние жители — люди добросердечные», — со смесью заискивания и снисходительности в голосе ответил он.
Его провели в кабинет мэра и усадили в кресло. Партизаны, среди которых были и местные жители, обступили Муссолини со всех сторон и стали задавать вопросы. Он отвечал на них то пренебрежительно, то с чувством оскорбленного достоинства или нарочитой вежливостью, а иногда с неискренним желанием понравиться публике.
— Почему вы изменили делу социализма?
— Я не изменял социализму. Социализм сам себе изменил.
— За что вы убили Матеотти?
— Я не имею к этому никакого отношения.
— Почему вы напали на Францию исподтишка?
— Потребуется много времени, чтобы объяснить, почему Италия вступила в войну.
— Ваше выступление после освобождения в Гран-Сассо было добровольным или вас к этому принудили?
— Меня к этому принудили
— Почему вы дали добро на применение столь суровых мер по отношению к партизанам? Вы знали, что их подвергали пыткам?
— У меня были связаны руки. Было очень мало возможности сопротивляться действиям Кессельринга и Вольфа. Много раз я говорил генералу Вольфу, что до меня доходят сведения о пытках и грубом обращении с людьми. И однажды он мне ответил, что только таким образом можно вытащить правду из этих людей. Его подручным в пыточных камерах удавалось выбить показания даже у мертвецов.
Вопросы сыпались один за другим. Муссолини отвечал на каждый из них. У него пересохло горло, и он попросил пить. Ему дали стакан воды, а немного позднее — чашку кофе. Он выпил воду с жадностью, а затем погрузился в молчание, сложив руки на коленях и вперив взгляд в стену. Он стянул с себя немецкую шинель, бросил ее на пол и остался в мундире члена фашистской милиции, правда, без головного убора.
А в это время колонна немецких войск получила разрешение продолжить путь на север. Спустя некоторое время в противоположном направлении, в Комо, в штаб местного отделения Комитета национального освобождения полетело донесение, подписанное политкомиссаром Франческо Терци, в котором он сообщал об аресте Муссолини и просил дальнейших инструкций.
2
Было около половины четвертого. Все дожидались ответного сообщения из Комо, вместе с которым должны были поступить инструкции Комитета национального освобождения относительно судьбы пленника. Между тем молодой командир партизанского отряда в Донго, граф Пьерлуиджи Беллини делле Стелле, решил не допустить попыток освободить столь важного пленника, для чего перевести его в более безопасное место. В семь часов вечера он принял решение отправить Муссолини дальше в горы и разместить в пограничных казармах в Джермазино.
Тем временем опять начался сильный дождь, и сильно похолодало. Один из охранявших Муссолини партизан спросил его, не желает ли он вновь надеть шинель. «Я не желаю даже видеть немецкую форму», — ответил Муссолини и облачился в синий комбинезон, лежавший на полу в углу комнаты. В машине, которая повезла его в Джермазино, на него напала сильная дрожь. Эта была долгая утомительная поездка. Капли дождя хлестали по лобовому стеклу с такой силой, что водителю стоило немалого труда разглядеть дорогу перед собой.
«Вы второй раз оказались пленником», — сделал робкую попытку завязать разговор один из охранников.
«Такова жизнь, мой юный друг, — отозвался Муссолини, сделав попытку цинично пошутить, — такова моя судьба. Из праха я возник, и в прах обращусь».
