— Мы оказались в Malebolge,[14]обиталище соблазнителей. В этом кругу, — сообщил Франческо, — я не в силах защитить тебя.
Все ближе зазвучали выстрелы и плач. Вскоре они оказались повсюду: бесконечная череда мужчин и женщин, подгоняемых рогатыми демонами. Тот треск, что я принял за выстрелы, издавали демоны своими пылающими хлыстами, которые снова и снова опускали на спины грешников с безжалостной точностью. Соблазнители горбились от ужаса, сгибались в попытке хоть на лишних полсекунды уклониться от порки. Руки их, безвольно повисшие, лишь подергивались от ударов. Быть может, соблазнители когда-то и отличались редкой красотой, но не теперь; то были лишь огрызки измочаленной хлыстами плоти.
Удар настиг ближайшую ко мне женщину, изо рта у нее хлынула кровь. Я резко вздохнул, и она нас заметила, подняла голову — стало видно, что лицо ее объели трупные личинки. Правый глаз выпирал вздувшимся яйцом, а левый болтался под глазницей на зрительном нерве. Она распутно подмигнула мне глазом-яйцом и облизнула губы.
За это целый сонм демонов повалил ее на землю и не давал подняться, хотя она уже билась в агонии. Кожа женщины полопалась зигзагами от ударов хлыстов, она буквально выпала из собственной шкуры. Из отверстий на земле десятками полезли змеи, обвили ее, как будто иллюзиониста — цепями.
Затем, когда она уже была прочно связана, из земли появились новые змеи — другие, большие, с гигантскими, сочившимися ядом клыками — и стали радостно ползать по грешнице. Наконец одна кобра заняла позицию над лицом своей жертвы, на миг замерла, а потом набросилась на шею, словно на мангусту. В воздухе взвились потоки крови, залили тело, как из душа, и каждая капелька вспыхивала крошечным язычком пламени. Тут же огонь охватил женщину целиком, и выпученный глаз все разбухал, пока не разорвался, точно слишком туго надутый шарик. Женщина кричала, пока не спалила голосовые связки; и все это время змеи прочно удерживали ее тело. Плоть ее стала распадаться, как переваренное мясо, обнажая скелет. Кости светились желтым, потом красным, черным и, наконец, рассыпались в пепел. Так женщина исчезла — в полное ничто, остался только позвоночник.
Но этот позвоночник не был позвоночником — он был змеей, которая взглянула прямо на меня из гнезда пепла, сверкнула гаденькой змеиной ухмылкой и прошипела: «И ты не сможешь ничего поделать».
И продолжала вяло таращиться на меня, даже когда ее сотрясла дрожь и из нее полезли новые ребра, разрывая змеиные бока, совсем как пальцы — туго натянутый полиэтилен. Потом возникли кости рук и ног. Пепел сожженной грешницы начал превращаться в ткани тела, вытягиваться в кишки, сплетаться в новую кровеносную систему. Красная жидкость просочилась из земли и заполнила новые сосуды. Мышцы обвивались вокруг костей, как плющ вокруг изгороди; из почвы нарастала кожа, одеялом укрывая новое, живое тело…
Полезли волосы, в глазницах заслезились новые глазные яблоки. Соблазнительница восстала, но не в ту избитую пародию, которую я видел прежде. Должно быть, так она выглядела в земной жизни! Она была красива, не хуже любой женщины…
Она поднялась с земли и сделала шаг ко мне, раскрывая объятия.
Какая соблазнительная — кожа нежная-нежная, бедра округлые… Демоны, которые отвлеклись на других грешников и лишь теперь заметили ее возрождение, набросились на нее с хлыстами, не дав дойти до меня. Ее погнали прочь, в круг грешников, и я понял, что цикл повторится: ее снова изобьют в кровавое мясо, она еще раз будет окована змеями и опять распадется из факела в пепел. Так будет повторяться снова, и снова, и вечно; такова участь и всех остальных соблазнителей в этом карнавале.
Я теперь догадался, отчего Франческо предостерегал меня перед этим кругом — ведь именно в минуту возрождения женщины и мое тело окончательно исцелилось. Застывшая лава кожи наконец-то растаяла, от ожогов не осталось и следа. Тело мое было совершенно и идеально, как в лучшие времена до аварии; остался лишь врожденный шрам на груди. Я восстановился, как та соблазнительница, полностью, в прекрасное человеческое создание.
Сам того не желая, я упал на колени и заплакал. А потом уже не мог остановиться.
Я до сих пор не знаю, отчего стал рыдать. Оттого ли, что судьба соблазнительницы зеркально отразила мою собственную? Или накопился эффект от ужасов трех пройденных мною кругов Ада? Или я восстановил вновь человеческую форму, о которой даже не мечтал? Или потому, что в настоящем мире тело мое мучилось без морфия?
Я не знаю ответа. Но постепенно стал плакать уже просто от радости, что слезные железы снова действуют.
* * *
Франческо осторожно потрепал меня по плечу.
— Впереди — Стикс.
Несмотря на растерянность, я понял: тут что-то не так. В конце концов, я слышал об Inferno в двух разных жизнях; я помнил, что Стиксу положено быть раньше. Так я и заявил Франческо, утирая слезы.
— Но этот путь твой собственный, — возразил Франческо. — А не Данте.
Мы приблизились к воде; к нам уже двигалась лодка, как будто кто-то заранее прослышал о нашем появлении.
— Лодкой правит Флегий, сын Ареса. Когда Аполлон изнасиловал его дочь, Флегий поджег храм бога. Аполлон поразил его стрелой и приговорил к такому наказанию.
Удивительнее всего был большой угловатый камень, который парил над хрупким черепом Флегия, в любой момент готовый обрушиться. Измученный Флегий то и дело с опаской бросал взгляд вверх, а лодка с каждым взмахом его шеста была к нам все ближе. И камень неотрывно следовал за лодочником, не меняя положения над его головой.
От долгой жизни без солнца лицо у Флегия болезненно пожелтело; вены взбухли, как лиловая паутина, тонкие волосы выпадали пучками. Тонкие руки высовывались из рукавов, которые давно потеряли свой первоначальный цвет от пота.
— Кто такой ты, что посмел принести стрелу ко мне на берег? — У Флегия плохо получалось говорить зловещим голосом — несчастный лодочник то и дело отвлекался на камень над своей головой.
Он пытался грозно хмуриться, но то и дело стрелял глазами вверх, на любое подрагивание булыжника.
— Постарайся простить нашего неразумного друга, — попросил Франческо. — Ведь он молод и все еще жив.
— Это ничего не значит. — Флегий нервно дернулся влево и опять посмотрел на пас.
— Ты переправишь нас через эти воды, чтобы он продолжил свой путь?
— А зачем мне это? Он еще не умер. Франческо начал было:
— Он друг…
— Марианн Энгел, — перебил Флегий. — М не это все равно.
Лодочник взялся за шест, желая развернуть свое судно, но Франческо крикнул:
— Многое зависит от твоей помощи, Флегий!
Флегий, кажется, заинтересовался и обернулся к нам.
— С чего бы это?
— Если ты знаком с Марианн, то понимаешь — это путь любви.
