нем. После долгого сидения на корточках он оставил меч там, где тот лежал; какой-нибудь торговец найдет его и продаст в утиль, все вместе: лезвие, перекрестие, наконечник, навершие, деревянную рукоять и оплетку из оленьей кожи.
Он надеялся, что все это окажется полезным.
Он отправился на север.
Наступил ноябрь.
Чума перекинулась из Франции в Англию.
Томас продавал свою работу везде, где только мог; он отказался от предложения служить в гвардии сеньора, сказав, что у него нет меча и он не хочет никакого. Вместо этого он продал этим людям свою лошадь и отправился в поля, где рабочие, которых сейчас было так мало, могли приходить и уходить, когда им заблагорассудится, и дорого продавать свой пот.
Теперь здесь правили деньги.
Большинство направлялось на юг из-за климата, но он отправлялся туда, где было меньше всего рабочих рук.
И, постепенно, возвращался домой.
Он научился фермерскому делу, восполняя силой то, чего ему недоставало в знаниях. Но потом он приобрел и знания. У него появились друзья.
Трое из них отправились с ним в Нормандию.
Она увидела, как четверо мужчин в лохмотьях и фартуках идут по дороге, неся инструменты и мешки. Когда начался дождь, они укрылись в ее сарае. Их можно было простить за то, что они считали ее землю заброшенной; поле заросло сорняками и на всех фермах на мили вокруг было тихо. Летом на эту часть Нормандии обрушилась чума, унесшая сначала ее мать, а затем и ее любимого отца. Это было последнее, что она помнила.
Этим утром она проснулась на своем дереве, было пронизывающе холодно.
Август закончился.
Ее отец все еще лежал на кровати, где проиграл свою борьбу с чумой, но теперь он был похож на скелет, давно умерший. Куда делись месяцы, было выше ее понимания.
Она была голодна.
Глиняные и плетеные ульи были сожжены.
У нее было только два горшочка с медом.
И Пастернак, которая ревела под ивой.
Ей нужно было решить, искать ли родственников своего отца на юге, хотя она не знала, где искать, кроме названия деревни, или остаться здесь и попытаться пережить зиму в одиночку.
Но она знала, что ей нужно сделать в первую очередь.
Ей нужно обратиться к незнакомцам.
Весной ее отец поговорил с соседями и сказал, что, скорее всего, придут разбойники, люди, которые когда-то были солдатами, а теперь живут грабежом.
Мужчины в амбаре были не из таких.
Простые крестьяне.
Она просунула голову в дверь.
— Привет, — сказала она.
— И тебе привет, — дружелюбно поздоровался самый пухлый из них.
Самый высокий из них, крепкий на вид парень с длинными волосами и почти белой бородой, побледнел при виде нее. Он показался ей знакомым, как будто она видела его во сне.
— Мне нужна помощь, чтобы похоронить моего отца, — сказала она.
Высокий уставился на нее и заплакал, пытаясь это скрыть.
Пухлый сказал, что они помогут, и они помогли.
Когда работа была закончена, они развели огонь в сарае и поделились с ней жареными каштанами. Они были теплыми и вкусными.
Утром она уехала с ними верхом на ослице, а они шли по бокам.
Высокий шел ближе всех.
У него были темные волосы, чуть тронутые сединой.
На нем была широкополая соломенная шляпа, из которой торчала ложка.
Он ей очень понравился.
Было бы слишком смело просить его об этом после всего лишь дня знакомства, но она помолилась о каком-нибудь знаке того, что может ему доверять; ее самой заветной и безумной надеждой было то, что этот мужчина станет для нее вторым отцом. Ей нужен защитник.
Он не был ученым человеком, как ее отец, но доброта исходила от него, как от невидимого солнца.
— Как вас зовут, добрый сэр? — спросила она.
— Томас. И не «сэр».
— Могу ли я спросить, откуда вы родом?
Он весело посмотрел на нее.
— Город.
— Да, но как называется этот город?
— Город.
— Ни один город не называется Город.
— Мой называется. Таунвилль-сюр-... Таун.
Она рассмеялась.
— Этот город. Он находится рядом с горой?
— Живрас, — сказал он. — Я из Живраса.
— Это рифмуется с Томас. Хочешь узнать мое имя? — спросила она.
— Я уже знаю.
Она озорно улыбнулась.
Она любила игры.
— Тогда расскажи мне.
Он наклонился к ней.
Это должно было остаться секретом.
Маленькая Луна.
ЭПИЛОГ
Старый монах поднялся по дороге, ведущей к воротам башни. Стражник спросил и получил разрешение пропустить его.
— Кухни в той стороне. — Он указал, но монах даже не посмотрел в том направлении. Он просто кивнул ему и поблагодарил, с трудом обходя западную часть замка, где мальчик в красивой одежде замахнулся на него деревянным мечом. Монах изобразил страх для мальчика, заставив его хихикать и подскакать ближе, продолжая атаку.
— Мы не нападаем на служителей Бога, — сказал молодой дворянин. Хозяин замка, мелкий сеньор. Крупный мужчина с широкой грудью, внушающий страх, но обутый в модные пулены98 с длинными носками, которые стали объектом насмешек рыцарей старшего возраста и частой темой проповедей. Возможно, он ожидал получить проповедь от монаха; взгляд его зеленых глаз был настороженным, неодобрительным. Или, возможно, он боялся, что странник может принести что-то большее, чем чашу для подаяний; чума вернулась, хотя и не с прежней силой. Только шишки, а не кашель с кровью. Деревни платили десятую часть от своего числа, а не две трети, но эта десятина была особенно тяжелой. Некоторые уже называли это детской чумой. Плотники по всей Франции научились мастерить маленькие гробы.
— Дверь вон там. Мари наполнит вашу миску. Молитвы приветствуются, но сделайте их короткими. И ни к чему не прикасайтесь.
Монах махнул рукой, давая понять, что понял, и пошел на кухню.
Мари, моложавая, бесформенная женщина с лишь половиной зубов во рту, положила в миску монаха мягкую репу и лук-порей. Она также наполнила пивом его помятую оловянную кружку. Она видела его раньше, в городе, хотя он никогда не приходил в замок. Однажды она видела, как он слегка улыбался во время проповеди другого монаха об Аде, сказав после того, как тот ушел, что страх перед Адом — один из многих путей к нему. Забудьте об Аде и любите друг друга. Это все, чего Он от вас хочет.
Он был единственным монахом из всех, кого она видела, который говорил искренне.
— Я жду ребенка, — сказала она. — Помолитесь о ребенке? И о малышах дома?
Она положила его огромную руку себе на живот.
Он улыбнулся и тепло благословил ее.
— Отец? — окликнула его из кухонной двери служанка.
— Да?
— Хозяйка дома, мать милорда, хочет поговорить.
Монах покраснел.
— Значит, она жива?
Служанка рассмеялась, затем тихо произнесла:
— Конечно, она жива! Жнец боится согнуть свою косу о леди Маргариту.
Он закрыл глаза и кивнул.
— Конечно.
Лестница давалась ему с трудом, но он добросовестно следовал за своим проводником.
— Вы в
