церковное величие, и люди по-прежнему называли ее именем Томаса Бекета. Шэй никогда в ней не бывала.
– Когда-то здесь сделали вход для паромщиков, – Бланк держал ее за плечи, – чтобы они могли помолиться, прежде чем спуститься под арки. Мы ищем вход в часовню, крикнул он скопившимся на платформе промокшим мальчикам, – дверь должна быть где-то над ватерлинией.
Те, у кого были факелы, снова зажгли их, вызвав град стрел. Теперь гребцы подошли ближе, и Шэй показалось, что она даже разглядела и очертания лодки. Факельные отблески играли на сводах арки.
– Нашел! – крикнул кто-то из ребят.
В одном месте под аркой поднимались железные ступеньки, но в целости сохранилась только пара. Оставшиеся ступени вели к деревянной двери, видневшейся на высоте около восьми футов. Сама дверь позеленела так же, как и стены арки.
– Поднимите ее мне на спину, – Бланк прижался к стене, и мальчики подняли Шэй ему на плечи. Засов проржавел, металл порос ржавчиной, но дерево само по себе, источенное морскими брызгами, выглядело подгнившим. Она толкнула дверь плечом, и доски немного подались под ударом.
– Сделай шаг назад, – сказала она Бланку.
Он послушно отступил, а затем снова резко шагнул к двери. Дерево размягчилось, как и шпатлевка вокруг дверных петель, и второй удар оставил в досках глубокую вмятину.
– Еще разок.
Еще три раза ее плечо обжигало болью, когда врезалось в неподатливые петли, но дерево начало расщепляться. В щель уже виднелся проем, и она просунула туда руку. Кусок двери отвалился, и она, углубившись дальше, рванула на себя какую-то доску. Половина двери рухнула вниз вместе с петлями и штукатуркой, и Шэй нырнула в проем. На мгновение она повисла на пороге, наполовину внутри, наполовину снаружи, а затем упала на твердый пол. Стоя в проходе, она выбила остатки двери.
Внутри оказалась сухая каменная лестница с перилами из гнилой бечевки. Она взобралась наверх, и только на высоте футов десяти нашла то, на чем могла закрепить конец каната: вряд ли кому-то удастся сдвинуть статую однокрылого каменного ангела.
Бросив хвост каната обратно в дверной проем, она крикнула:
– Залезайте по одному. Я пойду искать выход.
Под часовней тянулся длинный прямоугольный зал, ограниченный сводчатыми ребрами, она словно попала внутрь кита, как ветхозаветный пророк Иона. Когда-то здесь читались молитвы, пелись церковные гимны, но теперь крипта часовни служила просто складом для устроенной наверху лавки. К запаху плесени примешивались странные оттенки: возможно, благовоний и мокрой псины. Факелом Шэй не запаслась, поэтому дождалась, когда ее глаза привыкнут к тусклому свету. Когда из полумрака проступили какие-то фигуры, Шэй испуганно сжалась, затаив дыхание.
Сначала она подумала, что попала в очередную медвежью яму; ее взгляд скользил по уходящему во мрак ряду неподвижных лохматых существ. Она приблизилась к ним. Не считая ревущей внизу реки, в часовне стояла недвижимая тишина. Лишь подойдя почти вплотную, она поняла, что маячило перед ней. Меха. Аккуратные ряды русских мехов на деревянных манекенах.
Бланк и мальчики вскоре догнали ее. Они молча проходили между манекенами, кто-то по пути поглаживал мягкие меха.
– Хороший мальчик, – прошептал один парень, и тут же раздался взрыв нервного смеха.
Бланк утихомирил всех, приложив палец к губам. Они находились всего в футе от поверхности моста. Угловые ступени, должно быть, вели в здание самой часовни. Над ними темнели плохо подогнанные потолочные доски, и мрак рассекали лучи лунного света.
– Потушите факелы, – прошептал Бланк. Шэй построила мальчиков в длинную шеренгу.
– Мы ищем выход из часовни как можно ближе к южному берегу, – сказала она, постаравшись придать голосу как можно больше уверенности, – оттуда совсем близко до южного конца моста и Саутуарка.
В крипте установился особый род тишины. Сотни мальчиков, либо пьяных, либо с похмелья, либо дрожащих от холода, пытались бесшумно пройти по гулкому подземелью, где каждый шаг сопровождался эхом. На полпути, услышав сверху топот бегущих ног, Бланк жестом остановил их. Один за другим в щелях угасали и вновь проявлялись лунные лучи, и мальчики застыли в неподвижности, пока это мелькание не закончилось. Когда шум затих, Бланк повел мальчиков наверх в часовню.
Со стен на них злорадно взирали изображения святых, а верхний свод скрывался в темноте. Шэй рискнула выглянуть в окно. Северный конец моста слева ярко освещался, словно там запустили фейерверк, но справа спуск с моста к Саутуарку терялся в ночном сумраке. До конца моста оставалась всего сотня футов, и если она сумеет устроить бесшумное бегство мальчиков, то они прорвутся. Подняв руку, она остановила их продвижение, дожидаясь, когда луна зайдет за облака. Как только стемнело, Бланк открыл дверь и вывел первых парней на обочину дороги. Приложив палец к губам, она быстро повела их во тьму. Фасады лавок забили досками, а каменные дома выглядели холодными и покинутыми. Они дошли до «Бесподобного дома», и Шэй, коснувшись таблички с этим названием, представила, как сам Бесподобный сидел у борта фургона, везущего его в Лондон; значит, эту историю он не выдумал.
Лихорадочный озноб и замешательство. Спешные шаги и тихие всхлипывания. Мальчики старались изо всех сил. Шэй оглянулась и окинула взглядом прерывистую вереницу темных фигур и далекое сияние северного берега. Ничто не указывало на то, что их заметили. Она представляла топот бегущих ног и мелькание горящих факелов, но нет, мальчики жались к домам, гуськом проходя дальше, к ним уже присоединились все отставшие. Возможно, у них все получится.
Ох, три тысячи чертей! – Бланк шел всего на шаг впереди нее, но в полумраке он видел лучше, чем она. Она тоже остановилась и увидела очередное препятствие. Впереди поднимался пролет разводного моста. Он маячил над дорогой прямоугольной черной стеной. Вот почему этот конец никто не охранял.
– И где же он поднимается? – поравнявшись с Бланком, спросила она.
– Там есть лебедки с обеих сторон. Нам нужна та, что на другой стороне дороги.
Лебедка представляла собой большое деревянное колесо, высотой с Бланка. Для раскрутки такой махины могли понадобиться усилия нескольких крепких мужчин.
– Хотя при подъеме и спуске цепи жутко гремят, – заметил он, берясь за рукоятку, – я слышал их лязг и скрежет даже из своего «вороньего гнезда».
Шэй тоже вспомнила этот шум. Отец приводил ее сюда в детстве, чтобы показать, как поднимаются вверх по реке большие корабли, огромные, ощетинившиеся мачтами города, над ними трепетали на ветру бесчисленные флаги, а палубы кишели множеством загорелых матросов. Их любимое место для набдюдений было сбоку от разводного пролета, склонившись, оттуда удавалось даже коснуться верхушек мачт проходивших внизу кораблей. Ей вспомнился тот бешеный шум, жутко медленный подъем
