высмеяв Guillaume le Timide’[63]. Лидер консерваторов фон Хейдебранд заслужил бурю аплодисментов кронпринца и многих своих коллег, когда, выступая в рейхстаге, сказал о Ллойд Джордже следующее: «Когда мы слышим речь, которую должны считать угрозой, вызовом, причем унизительным вызовом, непросто обойти ее вниманием, как послеобеденную болтовню. Подобные инциденты, словно вспышка света в темноте, показывают немцам, кто их враг. Теперь немецкий народ знает, к кому обращаться за разрешением на иностранную экспансию, когда он хочет завоевать место под солнцем, на что имеет законные права. Мы, немцы, не привыкли к этому, не можем этого допустить и знаем, как ответить».
Все самые худшие поражения в германской истории были припомнены, чтобы обеспечить сравнение. Министр по делам колоний Линдеквист под влиянием пангерманских чиновников своего департамента настоял на отставке. Официальная причина – что он не был предупрежден о визите «Пантеры», настоящая, которую он не преминул назвать, – то, что Германия заключила крайне невыгодную для себя сделку. Реакция Вильгельма оказалась вполне предсказуемой: «Я считаю неслыханным, чтобы такой высокий чиновник бросил свой портфель к ногам императора в такой момент из-за чепухи. Это дает всей гражданской службе очень плохой пример недовольства. Это показывает, с одной стороны, что он слишком высоко ставит лично себя (тщеславие), с другой – такое вопиющее отсутствие такта, что волосы встают дыбом».
Весь эпизод с Агадиром является наглядным примером того, как не надо заниматься дипломатией. Кидерлен позабыл простую истину: тот, кто предполагает намерение использовать силу, может превратить своих противников в упрямцев, готовящихся к вынужденной обороне. Кайо продемонстрировал качества лидера, желающего сделать противоположное тому, что хочет его общественность, причем так, чтобы она не заметила. Ллойд Джордж показал, как важно для того, кто хочет ступить на землю, знать ее точное местоположение. Занятые позиции и предпринятые действия обнажили накопленную враждебность и подозрительность, вызванную неоднократными актами высокомерия, бестактности и уверток. Каждая сторона, имея лишь частичные оправдания, выдвигала самые зловещие трактовки поступкам другой. Разница перспектив была такой, что твердость считалась провокацией, а готовность к переговорам приписывалась нервному срыву. Угрозы, как обычно, злили людей, а не делали их более сговорчивыми. Общий результат – рост враждебности и подозрительности и, как следствие, снижение готовности государственных деятелей к компромиссу. Во Франции Кайо сменил настроенный против Германии Пуанкаре. В Британии Грей в 1912 году согласился облечь свое взаимопонимание с Францией в письменную форму, придав ему больше моральных обязательств. В Германии, как впоследствии сказал Холдейн, дипломатическое крушение надежд отдалило кайзера от Бетмана и поместило в лагерь Тирпица и военных. Определенно возросшие насмешки над его «трусостью» достигли цели. И только сейчас, оглядываясь назад, мы видим, насколько мелкими и мимолетными были цели, за которые они сражались.
27 августа 1911 года кайзер выступил в Гамбурге с речью, в которой заявил о необходимости «укрепления нашего флота, чтобы никто не посмел оспаривать место под солнцем, предназначенное нам». Большая часть его аудитории ошибочно трактовала это заявление как претензию на Марокко, но никто не мог не понять неминуемость нового морского законопроекта. Предложения Тирпица попали на стол Бетману тремя днями позже. Они начинались с констатации необходимости положить конец ситуации, в которой германский флот оказывается выведенным из эксплуатации на несколько месяцев каждую осень из-за обучения новых команд. С целью этого избежать следовало создать резервный флот и использовать его для обучения и тренировок, что, в свою очередь, требует постройки дополнительных кораблей и существенного увеличения людских ресурсов. В дополнение следовало строить больше легких судов и подводных лодок. Проект положил начало противоречиям в германских правительственных кругах. Получить одобрение рейхстага на дополнительное налогообложение всегда было нелегко, так что вероятным результатом увеличения военно-морских расходов мог стать очередной большой бюджетный дефицит. Такая перспектива вынудила министра финансов уйти в отставку – только чтобы не соглашаться. Бетман, которого поддержал Валентини, не мог поверить, что польза от перемен перевесит вред, нанесенный ими отношениям с Британией. Такого же взгляда придерживался Меттерних в Лондоне. Бетман был готов поддержать увеличение людских ресурсов, которым довольствовался бы фон Хольцендорф, командующий германским флотом открытого моря. Только Тирпиц и другие моряки настаивали, что обеспечение дополнительных материалов – составная часть плана обеспечения дополнительных людей, и единственная уступка, на которую они готовы были пойти, – незначительное снижение числа кораблей.
Тирпиц опирался на поддержку кайзера и не добился бы ничего без императорской поддержки. Только отношение Вильгельма к морской политике начало меняться. Он написал Бетману: «Теория риска исполнила свою роль, и от нее отказались. Теперь нам нужна другая, практическая и легко узнаваемая цель, к которой можно было бы вести страну и тем самым пойти навстречу национальному желанию рассчитывать на что-то в море».
Непосредственная новая цель – соотношение 2:3 в количестве крупных кораблей, которое Британия должна была принять вместо устаревшего стандарта двух держав. Как выразился Тирпиц: «Цель нашей морской политики – политическая независимость от Англии – самая надежная безопасность против английского нападения и хороший шанс на защиту, если война все-таки начнется. Чтобы добиться этой цели, мы должны уменьшить военную дистанцию между Англией и нами, а не увеличивать ее. Если мы не преуспеем, тогда вся наша военная политика последних четырнадцати лет проводилась зря».
На возражение, что Британия никогда добровольно не примет такое соотношение, Вильгельм и его сторонники отвечали, что ограниченные денежные и людские ресурсы в долгосрочной перспективе не оставят ей выбора. Но в то время как были некоторые моряки, в первую очередь Видеман, военно-морской атташе в Лондоне, который считал войну неизбежной, а единственно верным курсом для Германии – не тратить время на споры, а как можно скорее вооружаться, другие, в том числе кайзер, видели в требовании нового соотношения иную цель. Они хотели использовать угрозу наращивания гонки морских вооружений как рычаг давления на Британию, желая заставить ее изменить британскую внешнюю политику. Меморандум адмирала фон Капелле четко объясняет причины, стоящие за этой идеей:
«Ни одна нация не хочет войны. Мы не хотим, потому что в военном отношении мы слабее. Англия не хочет, потому что военный и политический риск слишком велик, а причины для драки не понятны людям на улице.
Настойчивое требование Англией стандарта двух килей ставит ее в худшее положением, чем нас, для сохранения гонки морских вооружений. Более того, существуют политические причины, не позволяющие ей бесконечно поддерживать гонку, которая требует сосредоточения всех ее сил в Северном море. Если исключить войну и гонку морских вооружений, единственной альтернативой для Англии остается соглашение. Давление идет не на нас, а на Англию… Нам остается только терпеливо дождаться, когда будет принят наш теперешний морской закон. Англия должна
