И, скорее всего, обвинил бы её сейчас – неужели, она хочет, чтобы он рискнул своей жизнью в собственный же день рождения?
Но это было не всё. Что-то она упускала, что-то гораздо более серьёзное, чем фраза, которую она обронила несколько недель назад, почему…
И тут всё встало на свои места. И то, как он ожил, и его возвращение к музыке, и улыбки, и смех. Всё стало предельно ясно.
– Ты… влюбился в меня? – спросила Харрис, не отрывая взгляда от лица Эосфора. Он судорожно вздохнул. – Самаэль… – девушка прикоснулась к его руке, и Лукас вскинул на неё полный надежды взгляд. – Боже мой… Самаэль, я должна была понять. Послушай, – Хлоя помолчала, собираясь с мыслями, желая сказать то, что было в мыслях, как можно мягче, – это не совсем то, что тебе кажется.
Неуверенная, робкая улыбка, рождающаяся на губах у Эосфора, погасла. Он опустил руку, которую девушка пыталась взять в свои ладони, и спрятал её под пледом.
– Не нужно, – глухо сказал он.
– Самаэль…
– Не нужно, – он сглотнул. – Это всегда была только жалость, верно?
– Самаэль, я… – Лукас перебил её одним прямым взглядом, прямо в глаза.
– Вы – лучший доктор, которого только можно представить. Ради того, чтобы помочь пациенту, – на последнем слове голос чуть сорвался, – вы сунулись в осиное гнездо. Подвергли свою жизнь опасности. Ради того, кто для вас ничего не значит.
– Послушай…
– Мне просто сложно было поверить в то, – продолжил Эосфор, – что человек может быть способен на такое, если ничего не чувствует. То есть… – губы дрогнули, – совсем. Вы показали мне, какими бывают люди. Бескорыстными, очень… жертвенными. И сочувствующими другим.
– Послушай, это не так… – Харрис видела, что он был натянут, как струна. Сидел прямо, даже слишком, был так напряжён, будто хотел вскочить и убежать – и ненавидел свои парализованные ноги так, как только мог. – Самаэль, то, что ты чувствуешь, это совершенно нормально, но…
– Не анализируйте меня, доктор! – сквозь стиснутые зубы процедил Лукас. Хлоя умолкла. Эосфор выдохнул, стараясь говорить тише. – Я знаю, что вы скажете. Я сам говорю себе это каждую ночь. Вы – единственный человек за долгое… долгое время, который хорошо ко мне отнёсся. Мы провели вместе несколько недель, и я к вам потянулся, привязался, и… теперь считаю, что влюблён по-настоящему. Но я – калека, запертый в клетке, и не могу здраво оценивать ситуацию, – напряжение в его теле медленно ослабло, он сполз по спинке кресла чуть ниже. – Скорее всего, вы правы. Это не любовь, а просто благодарность, – точно, он слышал этот разговор. Как же ему было больно тогда? Почему он не показал этого? Почему не высказал всё это раньше? Она бы помогла ему, если бы знала… – Простите, – пробормотал Лукас, опуская веки. – И знаете… наверное, ради разнообразия, мне стоит, наконец, спасти в ответ вашу жизнь, а не свою.
– Что?
– Уходите, – он открыл глаза и посмотрел на неё. Теперь уже без сомнений, которые мучили его вчера утром, пока Эосфор метался, не зная, послушает ли она его или нет. – Бегите, пока можете избавиться от влияния моего отца. Уезжайте подальше и ждите, пока он не умрёт. Потом вы сможете вернуться в Штаты. Только так вы вернёте себе нормальную жизнь, доктор.
– Нет, – резко оборвала его Хлоя. Лукас уже сделал вдох, чтобы начать с ней спорить, но девушка была непреклонна. – Нет, я не уйду. И мы сделаем это вместе. Я уеду сегодня, но только для того, чтобы уговорить маму явиться на Лондонский кинофестиваль. И подарю ей билеты со своей первой роскошной зарплаты. Я её знаю, она поедет, – Харрис поднялась, коснулась плеч Эосфора. – Я дождусь, пока самолёт не взлетит, и сразу же вернусь. Я не оставлю тебя.
– Улетайте вместе с ней, – повторил Лукас, сглотнув. Она почувствовала, как слегка дрожали его плечи и убрала руки, понимая – это ещё раз его унизит.
– У меня нет билета, – усмехнулась Хлоя. – И даже если бы был, я бы не сбежала.
– Доктор…
– Самаэль, позволь мне самой решать, как распоряжаться своей жизнью. Я ценю то, что ты переживаешь за меня, и уверена, что это искренне… чем бы ни были вызваны твои чувства, – она подняла руки выше, коснулась его щёк, погладила их, улыбаясь тому, как короткая щетина чуть царапала её ладони. Его болезненное отчаяние вчерашним утром обрело новый оттенок – когда Харрис прикоснулась к нему так, больше всего на свете ему хотелось поверить, что она чувствует то же самое, что и он. Хлоя так долго терзала его сердце, то приманивая к себе, то отталкивая – и сама не замечала этого. Вот причина, по которой он не был по-настоящему весел. Вот, что прервал ударом мяча Рик. Невскрытая рана гноилась и отравляла его, потому что Эосфор не понимал, что на самом деле чувствует.
Или же наоборот – слишком хорошо понимал.
Хлоя должна была остаться и помочь ему, но цепочка событий уже была запущена. Она уже попросила выходной. Она должна была уехать.
Закрывая его собой от чужих глаз – по крайней мере, тех, кто мог смотреть на них из дома, Харрис вынула из кармана визитку с электронным адресом и сунула её в складки пледа Лукаса. Опустилась на корточки, сжимая его руки. Эосфор сжал листок, пряча его.
– Я могу сделать всё сам, – сказал он, не глядя на Харрис. – Дайте мне ключ от комнаты, и не возвращайтесь.
– Даже не думай, – качнула она головой. – Мы сделаем это вместе.
– Тогда зачем вы отдали мне адрес его почты?
– Потому что доверяю тебе, – мучительный выдох, девушка почти услышала, как по его измученному сердцу прошла трещина. – И ты мне, я надеюсь, тоже доверяешь, – Хлоя заметила, что Лукас прищурился, что-то разглядывая. Она не придала этому значения, решив, что Эосфор просто пытается сделать вид, что увлечён чем-то другим – например, ползущим по травинке муравьём. – Я думаю, мы бы не сидели сейчас здесь, если бы ты мне не доверял. Верно?
Лукас, наконец, посмотрел ей в глаза. Кривовато улыбнулся, на долю секунды сводя брови у переносицы, будто боль кольнула грудь и быстро отступила.
– Верно.
– Значит, данные…
– Они здесь, – он говорил так, словно у него болело горло – вероятно, так и было. – Я… я так думаю. Если отец был достаточно сентиментален, – ему явно хотелось отвести взгляд, но он почему-то этого не делал. Как будто тоже пошёл ва-банк, решив, что больше ему скрывать нечего. Что же, они разберутся со всем позже, главное сейчас – сделать всё, чтобы освободиться.
