про то, что жаловались на него хозяину, вмиг еще сильнее разгневался и после наказания спровадил мужа девицы в армию, солдатом, чтоб его на войне пришибло. А девицу ту себе в любовницы после взял, да все грозил, что, ежели сама ходить к нему не будет, то до смерти забьет на конюшне.
— Аня, да как же так можно? С живыми людьми-то? — пролепетала Даша, смотря дикими глазами на Анюту.
— Можно, барышня, мы ж крепостные, подневольные. Что велено, то и делаем, а если супротив идем, то и бьют как скотину.
— А эта девица теперь как?
— Да как, смирилась. А через пару месяцев приказчик остыл к ней и отстал. Ребеночка, правда, она понесла от связи той, сыночка, — произнесла Аня, заправляя кровать. — Да вы, барышня, знаете ее. Это Фёкла-солдатка, что в мастерской работает.
— Это с которой Илья Григорьевич… — догадалась Даша.
— Ну с ней.
— А как же муж-то ее на войне, все еще жив?
— А кто ж знает? Ему двадцать пять лет служить, если только калекой не вернется, тогда меньше.
— Оказывается, эта Фёкла горемычная душа, — с жалостью сказала Даша. — Знаешь, мне отчего-то жаль ее. Ты бы, Аня, спросила, может, нужно ей чего? Может, мальчику ее что надобно? Я с Ильей Григорьевичем поговорю.
— Да что она несчастная-то? — подняла удивленно брови Аня. — Теперь-то ее жизнь совсем наладилась. Она сама мне на днях сказывала, что любит она барина нашего, и когда он зовет ее к себе, то рада-радешенька. А он за то ей еще и деньжищ кучу дает. Она все складывает да приговаривает, что сынку это ее, на вольную копит.
— И все равно это все как-то дико, — признала Даша и вдруг встрепенулась, устремив внимательный взор на Аню, которая уже складывала платья Даши в шкафу, спросила: — А Мирон Ильич все так же девиц неволит?
— Ну да, — пожала плечами Аня, чуть обернувшись. — Правда, нынче не так часто балует. Старый уже стал, силы те.
— Непременно поговорю на днях с тетушкой, — заметила твердо Даша. — И попрошу ее, чтобы она пригрозила ему, чтобы больше не трогал девиц.
— Не поможет, барышня. Марья Ивановна не будет вмешиваться.
— Тогда с Ильей Григорьевичем поговорю.
— Попробуйте, барышня, но мне кажется, после сегодняшнего вы Илью Григорьевича долго видеть не захотите.
— Ты права, Анюта, мочи нет смотреть на него.
— Да вы не волнуйтесь, Дарья Сергеевна. Наши девицы уже научились дурить-то старого управляющего. Они со своими сужеными за неделю-другую до свадьбы жить начинают как муж и жена. А к Мирону Ильичу один раз сходят после венчания, да он и отстанет. А они дальше живут-поживают со своими законными мужами.
Даша невольно обратила взор в окно и увидела, что стекла покрыты узорным инеем.
— А что, Анюта, похолодало?
— Да, барышня, еще как. Почти полночи ливень с молниями гремели, а к рассвету холодать стало, да так быстро, что уже теперь жуть как холодно. Словно опять зима лютая вернулась, а что было в последние два дня, не понимаю…
В тот долгий день Теплов был сам не свой. Сначала, вернувшись поутру в свою пустынную спальню, Илья долго стоял у окна, пытаясь осознать и понять, что ему делать дальше. Темная страстная мысль точила его существо — о том, что отныне Даша всецело принадлежит только ему, и уже никто не вправе отобрать у него девушку.
Спустившись к завтраку, молодой человек, считая минуты, надеялся до последнего, что она спустится к трапезе. Но, как обычно это бывало после ссор, Даша не появилась в столовой. С мрачными думами и с тоской в сердце он направился в кабинет и едва смог выдержать полчаса работы без нее. Весь в терзаниях и желании вновь увидеть обожаемую девушку он послал слугу справиться о здоровье Дарьи Сергеевны и получил ответ, что последняя волне здорова, но у нее обычное женское недомогание.
Что это было за недомогание, Илья не знал, ибо прекрасно помнил, что этой ночью она прекрасно себя чувствовала. Однако он понимал одно. Даше нужно время, чтобы осознать все произошедшее между ними, оттого решил подождать, чтобы она немного упокоилась. К обеденной трапезе она так же не явилась. И Теплов уже ощущал, что его всего переполняет неистовое желание прикоснуться к ней или хотя бы увидеть. Не в силах найти себе место дома, он ускакал верхом по делам.
Вернулся к вечернему чаю, который подавали в пять вечера, воодушевленный надеждой на то, что Даша хотя бы теперь спустится вниз. Даже не заходя в залу, молодой человек через приоткрытую дверь из коридора отчетливо увидел, что в чайной были лишь Лиза, Марья Ивановна и Оленька. Так и оставшись в коридоре, Илья быстро сделал знак слуге, чтобы тот приблизился. Холоп подошел и поклонился. Молодой человек тихо приказал:
— Пошлите за Дарьей Сергеевной. Скажешь, что Марья Ивановна зовет ее пить чай.
— Дак барышни нету дома, барин, — ответил лакей.
— Как нет? — опешил Илья. — А где же она?
— Полчаса назад она спросилась у Марьи Ивановны и в церковь ушла.
Теплов помрачнел, а затем его лицо просветлело. Он понял, что это просто подарок судьбы, и он сможет увидеть Дашу, да еще и вдали от посторонних глаз. Молодой человек немедленно осведомился:
— В Святую Троицу она пошла?
— Да, Илья Григорьевич, вроде про нее сказывала.
Илья сорвался с места и почти бегом устремился обратно в парадную. Окликнув Тихона, который еще не успел убрать его меховой кафтан, Илья вновь облачился и, стремительно нахлобучив меховую треуголку на голову, выскочил на улицу. Лука уже увел его жеребца со двора. И Теплов, недовольный тем, что конюх уж больно проворен, устремился быстрым шагом к стойлам.
Закат уже окрасил в красные тона обледеневшую, покрытую грязным снегом землю, и молодой человек вновь поежился от холода. Проворно ступая по проталинам, он пару раз чуть не оступился, было жутко скользко. Вчерашняя оттепель, а за ней сильный мороз были тому причиной. Приблизившись к конюшням, Илья вошел в мрачное помещение и гаркнул что было мочи:
— Лука!
Он едва прошел внутрь, как навстречу ему из стойла вышла Фёкла, в теплой душегрее и красной юбке. На голове женщины был паток. Она сжимала в руках пустое ведро и, видимо, вышла на голос Теплова.
—
