желавши, вовсе сломал». Эхо гнева, брошенного неумелым напряжением воли, задело райцу лишь вскользь, но Эльбиз с Эрелисом еле справились, вдвоём возгнетая сдунутый огонёк. Он и до сих пор горел ненадёжно.
– Аро говорит, на край бездны шагнул. Поди знай, как собой обладать.
«Чтобы вправду был… дар праведной власти, а не ближникам гибель. Тяжело и страшно такую силу иметь…»
Сибиру недосуг было вслушиваться, подавно – судить о царских делах. Наблюдая за кошками, он примерился к той же стене, и стена дрогнула. Потребовалась вся его сила, но постепенно отворился узкий проход. Юркая Эльбиз тут же протиснулась мимо великана, шмыгнула в дыру, за ней кошачье семейство и Нерыжень. Снаружи была камора побольше, вполне посещаемая, обжитая. Тайная дверь оказалась заставлена бочонками. Девки живо откатили их прочь, выпустили могучего рынду.
Когда затворяли проход, стена сомкнулась наглухо.
– И правильно, – сказала царевна. – Чтобы снизу в хоромы кто попало не лез.
Пробежала Дымка, таща в зубах крысу – придушенную, но живую и злобную. Молодые кошки скакали за матерью, рвались в бой.
В подклете было темно и безлюдно. Встретились только двое приспешников, нёсших кадку солонины. Оба что-то жевали. При виде грозного рынды стали глотать, спеша и давясь.
Нерыжень надменно вздёрнула подбородок. Эльбиз, скромная чернавушка, спряталась за Сибира.
– Уже к вечеру болтать про вас будут… – хихикнула она, когда приспешники скрылись.
– Да пусть их. Лишь бы про тебя не болтали.
– А Мадану донесут?
Нерыжень сморщилась, как от кислого.
– Что он мне причинит? Я самой царевне служу.
Эльбиз между тем отсчитала нужное число входов и указала:
– Сюда.
Поодаль виднелись ворота на чёрный двор, куда подвозили рыбу и квашеную капусту. Обширная камора ещё пустовала. Сибир осветил фонарём стены и крякнул, а девки неудержимо расхохотались. На камне старательной и упорной рукой была выцарапана голая баба. Роскошные бёдра, непомерная грудь… В тени торжествующего женства терялся плюгавый мужичонка, привязанный к наклонной скамье. Ещё надпись, но крепко заляпанная строительным зодом.
– …Кобыла, – разобрала царевна и вспомнила про великую казнь. – Вишь, благонравие непорочное, даже с гульбища не допустили взглянуть! Невместно, сказали, глазоньки ясные сквернить! Тьфу!.. А то я в дружине не видела, как на смерть идут!
– Нечего, свет мой, там было смотреть, – отмахнулась Нерыжень. – Болт на оботуре! Загляденье, душа вон! Телега с палачом, обречённик…
– Может, и нечего, да только ты видела, а я нет.
Сибир уже осматривал стену, даже ощупывал. Кладка выглядела несокрушимой.
– Дядя Космохвост говорил, отец, перед тем как в Фойрег ехать, велел подземный выход замуровать, – сказала Эльбиз. – Чтобы не врал никто, будто он от опалы подумывает бежать.
Сибир обернулся:
– Камора точно та самая?
– Мы с битьём запоминали. Я ошибалась, Аро подзатыльники получал.
– Если ход есть, отыщем, – сказала Нерыжень. – Не сегодня, так через седмицу найдём.
– А до тех пор? От Болта с Люторадом в тереме прятаться? Забор изнутри рассматривать?..
Нерыжень пожала плечами.
– Есть забор, есть и дырки в заборе. Ужо сдумаем, как тебе по городу погулять.
У Последних ворот
Обаполье Западных ворот, иначе Последних, оказалось безнадёжно запружено. Впереди гудела толпа – пеший призадумается, упряжке и думать нечего, не пройдёт.
Здесь Киец остановился.
– Поезд твой, кровнорождённый, уж не серчай, отправлю на ближайший привоз, – сказал он Злату. – Сам возьми окольных и…
Светел расслышал не всё, но вроде уловил слово «дворец».
Злат сразу обратился к Кербоге:
– Идём вместе, благородный певец.
Кербога оглянулся на Светела. Здесь уже не было мороза, все размотали тёплые повязки, сбросили куколи. Кербога стащил шапку, вытер лицо, рука двигалась безотчётно. Светел видел: скомороху было очень не по себе. Решительные мгновения накатили как-то вдруг и все скопом, Кербога снова жалел, что не засел в Кутовой Ворге, дожидаясь… чего?
Он спросил:
– Проводишь меня?
– Зачем? – отрёкся Светел. – Вон сколько войска кругом, в обиду, чай, не дадут. Лучше скоморошню постерегу.
«А то опять чего сотворю, не в час посоветую…»
– Моим черёдникам не доверяешь? – мрачно спросил Киец.
«Ну вот! На обе стороны виноват!»
– Я слышал, – с сомнением проговорил Злат, – стража там ныне больно строга. Чужого витязя пустят ли…
«Не пустят? Меня? Там – это где? Во смеху будет, как вскроется…»
Кербога молчал, смотрел просяще, с отчаянием. Он шёл к чужим людям, не ведая, чего ждать. Мечтал видеть рядом хоть кого-то, ставшего родным.
– А пойду! – сказал Светел. – Доколе возмогу, провожу!
«Всяко посмеёмся потом. Царь за кровнорождённым во дворец пробирался! Опять же… когда ещё случай придёт царевича посмотреть…»
Вскоре он жадно рассматривал Последние ворота.
«Цари здесь въезжали. И отец въезжал. А теперь я – пешком. Истинный царь в истинные ворота, а никто и не знает…»
Временами Светелу казалось, что людское скопище вот сейчас замолчит, покинув свои никчёмные разговоры, и разом обернётся к нему, указывая перстами. Ясно, глупость. Он был снежинкой в лавине, каплей в реке, песчинкой на берегу. Растоптанные валенки, потёртый кожух… Кто на такого лишний раз поглядит?
А вдруг всё-таки?..
Ворота с надвратной башней высились в грозной древней красе. Каменный лик Владычицы Мораны то прятался среди плывущих клочьев тумана, то вновь открывался, умытый влагой… и всякий раз представал чуть другим. Изваянная Богиня словно бы поводила глазами, наблюдая за происходившим. Ожидая, чем кончится.
Кербога низко ей поклонился. Сотворил молитву.
Светелу каменные черты увиделись знакомыми и незнакомыми. Почему-то вспоминалась гадалка, корившая его за неумение спрашивать. И бабушка Корениха, и…
Он тряхнул головой. На самом верху, меж ступенчатыми зубцами, густо торчали головы позорян. И на пряслах по сторонам башни. И у подножия. Только проход, что вёл внутрь города, черёдники держали свободным. Светел, любопытствуя, попробовал туда заглянуть, но ничего не увидел. Ход, изобильный бойницами для стрелков, западнями для кипятка и смолы, под башней ещё и сворачивал.
«Приступа ждали! Боялись! Правильно делали…»
Подумав так, Светел испытал гордость. Вот только за кого? За андархских зодчих, искусных градостроительством? За будущих славнуков, не дававших спуску врагам?.. Попробовал разобраться, запутался. Тряхнул головой, стал смотреть дальше, слушать народ.
– Будто зашумело! Нешто везут или блазнится?..
– Погодь, тётя Грибаниха. Поди, мимо не проедут.
– Уж как впрямь повезут, так сразу услышим.
– Полгорода здесь ожидает, полгорода за одриной бежит!
Киец вновь торопливо ушёл, а вернувшись, поманил с собой Злата:
– Ко дворцу непроходно пока… Пожалуй, гость благородный, к старцам на важную скамью.
Кровнорождённый оглянулся на скомороха, собрался говорить, но Кербога чуть заметно покачал головой. И остался со Светелом и черёдниками, у камней подвыси, помнившей царскую милость, а Злата проводили наверх.
Люди тёрлись рукавами, переговаривались, тянули шеи. С окраин толпы в серёдку лезли не многие. Осерчают шабры, холку намнут, совсем выгонят! Всё же от Светела не укрылось, как многоголовое скопище, волнуясь, выносило вперёд то одного человека, то другого.
Вот невысокий горожанин в богатом охабне, перья цапли на шапке вобрали сырость, жалко свисли. Он озирался, близорукий, какой-то пришибленный.
– На четыре ветра тебе, добрый Варакса, на грамоты многомудрые!
«Эвона как они тут здороваются. Надо запомнить…» К удивлению Светела, вместо учтивого ответа
