то, что не имеет звуковой формы. Значит, сколько бы ни было шпионов у шанского правителя, им не понять, что на уме у чжоусцев. Когда однозначно отношение к добру и злу, когда все охвачены одним и тем же стремлением, будь ты хоть сыном неба, тебе не удастся избежать своей судьбы.
Конфуций навестил Вэнь-бо Сюэ-цзы и вышел, не проронив ни слова. Цзыгун сказал: «Учитель так желал встретиться с Вэнь-бо Сюэ-цзы, а сегодня, когда эта возможность представилась, вышел от него, не сказав ни слова: в чем тут дело?» Конфуций сказал: «Настоящему мужу достаточно одного взгляда, чтобы понять, в ком есть дао; этого нельзя выразить в речи. Поэтому, не видя человека, невозможно сказать ничего определенного о его характере; нужно посмотреть на человека, и тогда направленность его воли и мысли окажутся очевидны, как одаренность одного качества. То, что мудрецы опознают друг друга с первого взгляда, делает для них ненужной речь».
Бо-гун спросил у Конфуция: «Может ли речь быть неуловимой для других?» Конфуций ничего не ответил. Бо-гун сказал: «Если она будет подобна камню, брошенному в воду?» Конфуций сказал: «Она станет известна утопленникам». Бо-гун спросил: «А если она будет подобна воде, вылитой в воду?» Конфуций сказал: «И Я был в состоянии отличить на вкус воду из реки Цзы от воды из реки Шэн, даже когда они были слиты вместе. Бо-гун сказал: «Итак, значит, речь не может быть утончена до полной непонятности посторонним?» Конфуций сказал: «Кто говорит, что невозможно? Можно сделать так, что будет ясно только то, что обозначается речью непосредственно».
Бо-гун не понял, что он имел в виду. Ведь разве не посредством речи узнают то, что говорится! Об этом скажем: сами по себе слова составляют часть сообщения. Кто хочет поймать рыбу — должен замочиться, кто хочет взять зверя — должен трястись верхом, нравится или нет. Посему высшей формой речи мы бы назвали отказ от речи, а высшей формой деятельности — деяние без актов. Поэтому то, чего стремится достичь слабый интеллект — лишь верхушки. Мелкий ум может достичь лишь поверхностного [знания]. По этой-то причине Бо-гун и принял смерть в Фаши.
Циский Хуань-гун собирал при дворе чжухоу, и при этом вэйский правитель опоздал. Тогда Хуань-гун, по совету с Гуань Чжуном, принял решение покарать Вэй. Когда он по окончании совета возвращался к себе, перед ним предстала одна из жен, родом из Вэй. Войдя в зал и дважды поклонившись, она стала умолять его не карать вэйского правителя за его проступок. «У меня нет никаких намерений в отношении Вэй, — сказал ей Хуань-гун. — Непонятно, почему вы решили просить за них?» «Когда вы выходили из зала совета, — пояснила жена, — шаг у вас был широкий, вид решительный, и мне сразу стало ясно, что готовится поход. Когда же, увидев меня, вы изменились в лице, я поняла, что вы собираетесь покарать Вэй». На следующий день, приняв утром прибывших ко двору, правитель пригласил к себе Гуань Чжуна. «Вы, господин, оставили свои намерения в отношении Вэй?» — с порога спросил Гуань Чжун. «Как вы догадались?» — воскликнул Хуань-гун в удивлении. «Сегодня утром, приветствуя прибывших ко двору, вы, господин, были отменно ласковы и учтивы, но при виде меня смутились, и мне стало ясно, в чем дело». «Отлично! — сказал Хуань-гун. — Пока вы, отец Чжун, следите за внешним, а моя жена — за внутренним, мне, несчастному, по крайней мере, не грозит превратиться в посмешище для чжухоу!»
То, что пытался утаить Хуань-гун, не было связано с речью, однако, например, Гуань-цзы по выражению лица и интонации, а жена по походке и жестам верно судили о его намерениях. И хотя Хуань-гун ничего и не говорил, его поведение было столь же очевидным, как свет свечи во мраке ночи.
Цзиньский Сян-гун отправил человека в Чжоу с посланием: «Наш несчастный и недостойный правитель захворал. Гадание на черепашьем панцире дало ответ: «Саньту[375] — почет». Поэтому правитель нашего малого царства послал своего слугу просить разрешить проезд через территорию вашего царства для принесения [горам Саньту] умилостивляющих жертв». Сын неба разрешил. На следующий день, по завершении официального визита, посланник отбыл. Тогда Чан Хун сказал Люй Кан-гуну: «Ехать с дарами к горам Саньту и получить аудиенцию у сына неба — это ведь радостные события. А вид у нашего гостя воинственный, боюсь, не было бы у него на уме другого. Лучше бы было, если бы вы позаботились о том, чтобы подготовиться ко всяким неожиданностям». Люй Кан-гун тогда поднял войска и вывел боевые колесницы, приведя всех в готовность. Оказалось, что цзиньцы действительно посылали человека, чтобы, воспользовавшись этим, Янцзы во главе 120-тысячного войска мог перейти брод Цзи и, напав на Ляоюань, Лян и царство маней, уничтожить их.
Вот ведь насколько, бывает, не совпадают звуковая форма и смысловое содержание! Мудрецу нельзя не задумываться над этим, и, например, Чан Хун понимал это. Поэтому речи самой по себе недостаточно, чтобы по ней судить даже о малом деле: достичь успеха можно, только понимая истинный смысл речей.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Отойти от буквальности / Ли вэй
Слова — это то, с помощью чего передается смысл. Если смысл слов не совпадает с их звуковой формой, это прискорбно. Велеречие — в обычае царств, впавших в смуту, слова там так и льются, но никто уже не задумывается над их смыслом. Все там заняты только тем, как бы в речах унизить или возвысить друг друга. Эти унижающие или возвышающие сбиваются в клики, от их воплей темно небу. Добрые и негодные не отличаются, и от этого управлять царством становится не под силу даже хорошему властителю, не говоря о дурном.
Главный вред от этого заблуждения в том, что его не считают заблуждением. Поэтому уже в том, чтобы заблуждение назвать заблуждением, содержится отрезвление, уже в том, чтобы тьму назвать тьмой, содержится свет. Властители гибнущего царства не считают себя впавшими в заблуждение, поэтому все они таковы же, как Цзе, Чжоу, Юй, Ли. Если дело обстоит так, то царство гибнет, это несомненно.
В царстве Чжэн было много толкователей писаных законов. Цзычань запретил писаные законы, и тогда Дэн Си[376] стал их истолковывать не устно, а письменно. Когда Цзычань запретил письменные истолкования, Дэн Си стал их истолковывать стихами. Запреты множились, но множились и ответы со стороны Дэн Си. От этого стало окончательно непонятно, что — можно, что —
