Черчилля потрясла такая сумма. По его словам, если бы британская экономика могла получить существенную выгоду от репараций, то Британия встала бы в очередь за Россией. Но после Первой мировой войны Америка и Великобритания ссужали Германии большие суммы денег, и долг так и не был возвращен. «Обжегшись на молоке, дуют и на воду, – сказал Черчилль. Затем он высказал Майскому такую гипотезу: – Что, если Германия окажется на грани голодной смерти? Будем ли мы наблюдать со стороны и говорить, что она заслужила это? Или мы намерены обеспечивать людей достаточным количеством еды?»
«Москва уже решила эту проблему», – ответил Майский. После войны немецкому народу будет разрешен «среднеевропейский уровень жизни», который он назвал скромным, но «приличным». В тот вечер Черчилль стоял у окна на своей вилле, глядя в черное небо. Затем он повернулся к своей дочери Саре и сказал: «Не думаю, что когда-либо в истории агония мира была столь сильна и всеобъемлюща. Сегодня под садящимся солнцем в этом мире больше страданий, чем когда-либо».
Днем 6 февраля Рузвельт обедал с Черчиллем и Алексом Кадоганом. В письме к жене в тот вечер Кадоган написал, что завтрак прошел весело, но он был удивлен тем, насколько постарел Рузвельт. Во время последовавшей за этим встречи «Большая тройка» обсудила широкий круг вопросов: ООН, права малых стран, новую модель немецкой подводной лодки – и снова Францию. Но главной темой была Польша. Обеспокоенный общественным мнением среди американских поляков, Рузвельт предложил немного подправить линию Керзона, чтобы дать полякам больше пространства на юге страны.
Он также предложил разрешить полякам оставить себе некоторые нефтеносные районы страны в качестве компенсации за потерю Кенигсберга, крупного восточно-прусского порта, который в межвоенные годы находился под контролем Польши, а сейчас был передан СССР. Черчилль поддержал предложение Рузвельта. «Если Россия пойдет на территориальные уступки, предложенные президентом, мы будем одновременно восхищаться и приветствовать действия Советского Союза», – сказал он. Недовольный направлением разговора, Сталин взял тайм-аут. После десятиминутного перерыва он собрался с мыслями и вернулся к обсуждению – с холодным взглядом, жесткий и слегка угрожающий. Линия Керзона, напомнил он западным гостям, была создана не русскими, а англичанином лордом Керзоном и французом Жоржем Клемансо. Как он сможет вернуться в Москву и смотреть людям в глаза, если требования СССР были отклонены? Люди скажут, что Керзон и Клемансо лучше заботились об интересах России, чем Сталин и Молотов.
Что касается создания польского правительства, то, по словам Сталина, этим должны заниматься люблинские поляки – или, как их по праву следует называть, Варшавское правительство. Затем он заговорил о лондонских поляках, обвинив их во множестве преступлений, включая убийство 212 советских солдат и совершение набегов на советские склады с запасами оружия. Почувствовав, что обстановка накаляется, Рузвельт предложил отложить заседание, но Черчилль не был готов отступать. Согласно информации, имевшейся в распоряжении Великобритании, он сказал, что «люблинское правительство не могло рассматриваться как представляющее более одной трети польского народа, если бы он мог свободно выражать свое мнение» – и, таким образом, не имело права считаться законной властью. По словам биографа Черчилля Мартина Гилберта, в этот момент снова вмешался Рузвельт и сказал «несколько раздраженно, [что] Польша была источником проблем более пятисот лет». Последнее слово в тот день было за Черчиллем. «Мы должны сделать все возможное, чтобы положить конец их проблемам», – сказал он. На этом встреча подошла к концу.
В течение следующих нескольких дней Рузвельт и Черчилль испытывали все большее беспокойство. Международная пресса позиционировала Ялту как место рождения нового, более справедливого мира. Невыполнение этого обещания могло вызвать общественное возмущение в Великобритании и США и подорвать основы союзничества. «Большая тройка» разрешила дилемму, приняв Декларацию об освобожденной Европе – обещание поддержать свободные и справедливые выборы в странах, ранее находившихся под властью Германии. Участники конференции также сошлись на том, что Польша станет первой освобожденной страной, которая проведет выборы. Как и ожидалось, декларации уделили много внимания, но она была словесным эквивалентом потемкинских деревень: одна видимость без какого-либо содержания.
Прочитав декларацию, начальник штаба Рузвельта адмирал Уильям Лихи отметил, что соглашение настолько гибкое, что русские могли бы растянуть его от Ялты до Вашингтона, не нарушая его технически. «Я знаю, Билл, я знаю, – ответил Рузвельт. – Но это лучшее, что я мог сделать для Польши в то время». Нежелание президента давить на Сталина по польскому вопросу было связано с войной на Тихом океане. Сталин и Рузвельт ранее обсуждали возможную роль России в Тихом океане, но без конкретики. На встрече 8 февраля эту тему рассмотрели детально. Рузвельт сказал, что, хотя победа США на Тихом океане теперь обеспечена, у Японии есть четырехмиллионная армия, и чем ближе к ней подходили американские войска, тем яростнее становилось ее сопротивление. Предстоящие наступления на Иводзиму 19 февраля и на Окинаву 1 апреля усилили желание Рузвельта разделить бремя войны на Тихом океане с союзником. Сталин был готов помогать, но не безвозмездно: СССР были нужны Маньчжурские железные дороги, южная половина острова Сахалин, а также Курилы для советских авиабаз и порт Далянь. Чан Кайши должен был бы создать комиссию, чтобы одобрить использование Советским Союзом китайских железных дорог и портов, но Рузвельт считал Чана нулем без палочки, поэтому пока планировал сохранить соглашение со Сталиным в секрете. Историк Роберт Даллек писал, что если бы Рузвельт тогда рассказал о соглашении Чану, то «весь мир узнал бы об этом в течение двадцати четырех часов».
Рузвельт 12 февраля вылетел из Ялты в Саудовскую Аравию, чтобы встретиться с королем Ибн Саудом. Это было его последнее появление на международной арене.
24
Никогда не забудем, никогда не простим
Честь защищать Берлин от орды «евреев-большевиков», собравшихся к востоку от города, выпала генерал-полковнику Готхарду Хейнрици, чей отец был министром, а мать наполовину еврейкой. «Только не он», – сказал Гитлер в марте, когда Гудериан предложил Хейнрици на должность командира группы армий «Висла», сформированной для противодействия советскому вторжению. Командование уже имело лидера: рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер получил командование войсками в январе, но это оказалось плохой идеей. Гиммлер никогда не принимал участия в боевых действиях, не говоря о том, чтобы руководить солдатами на поле боя. После нескольких недель постоянных обстрелов рейхсфюрер поселился в санатории в Гогенлихене, городе, находившемся на безопасном расстоянии от линии фронта. Гудериан снова предложил кандидатуру Хейнрици, и Гиммлер пообещал поддержать его при условии, что Гудериан сам проинформирует об этом Гитлера.
Новый лидер группы армий «Висла» мало походил на роскошных арийских воинов, украшавших плакаты за пределами зоопарка. Невысокий, худощавый и узкоплечий, Хейнрици напоминал клерка из провинциальной конторы, но недостаток физического обаяния он восполнил опытом, умениями и стойкостью. Он был особенно искусен в оборонительных боях. Во Франции, России, Италии и еще десятке мест ему удавалось переломить ход битв, которые другие командиры считали проигранными. «Хейнрици отступает только тогда, когда воздух полон свинца, да и то сначала хорошенько подумает», – сказал один восхищенный штабной офицер.
