Я не стал отказываться. Он вошел в мою комнату и уселся на кровать.
– Это Вы написали рецензию на книгу о Д. Г. Лоуренсе в книжном разделе «Таймс» в прошлую субботу?
Я подумал, что пришел час расплаты. В рецензии я благосклонно отозвался о книге о Лоуренсе, опубликованную Тиндаллом, моим научным руководителем, у которого я работал над диссертацией в Колумбии. Он написал книгу, рассчитанную на то, чтобы наиболее болезненным и отчаянным образом довести до бешенства людей, сделавших из Лоуренса мессию. Я уже получил по почте злобное письмо за то, что вообще взялся рецензировать такую книгу, и теперь подумал, что кто-то решился пристрелить меня, если я от нее не отрекусь.
– Да, – сказал я, – это моя рецензия. Вам понравилось?
– О, я ее не читал, – сказал маленький человек. – Но ее читал мистер Ричардсон, и всё мне про нее рассказал.
– Кто такой мистер Ричардсон?
– Вы его не знаете? Он живет в Норуолке[381]. Я только вчера говорил с ним о Вашей рецензии.
– Не знаю никого в Норуолке, – сказал я. Мне не удавалось понять, понравилась ли моя рецензия мистеру Ричардсону или нет, но я не очень волновался. В конце концов, не похоже, чтобы именно это стало причиной визита маленького человека.
– Я весь в разъездах, – сказал он раздумчиво. – Я был в Элизабет, Нью-Джерси, потом в Байонне, Нью-Джерси, потом в Ньюарке. А потом, когда возвращался через тоннель под Гудзоном, я подумал о мистере Ричардсоне, о том, как он говорил о Вас вчера, и подумал, что должен зайти повидать Вас.
И вот он здесь. Он был в Элизабет, в Байонне, в Ньюарке, а теперь сидит на моей постели в своем мышиного цвета пальто, и держит в руке шляпу.
– Вы живете в Нью-Джерси? – спросил я из вежливости.
– О нет, нет, конечно, я живу в Коннектикуте, – быстро ответил он. Мой вопрос только открыл дорогу еще большей путанице. Он принялся сбивчиво излагать географические подробности о том, где он живет и как случилось, что он оказался знаком с мистером Ричардсоном из Норуолка, а потом сказал:
– Я увидел это объявление в газете, и решил поехать в Нью-Джерси.
– Объявление?
– Да, объявление насчет работы, за которой я ездил в Элизабет и которую не получил. А теперь у меня нет денег вернуться в Коннектикут.
Тут до меня стало доходить, в чем дело.
Пока гость, запинаясь, вел свой долгий подробный и бесконечно запутанный отчет обо всех работах, которые ему не удалось получить в Нью-Джерси, я со странным трепетом и возбуждением стал думать о двух вещах сразу: «Сколько у меня есть денег, чтобы дать ему?» и «Как могло случиться, что он пришел сюда именно в разгар моей медитации на тему раздаяния имения бедным?..»
Догадка, что это может быть ангел, замаскированный в мышиного цвета пальто, поразила меня с силой, которая лишь усугублялась очевидной ее абсурдностью. Но чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что было бы вполне уместно, если бы Бог послал ко мне ангела с инструкцией испытать и подурачить меня болтовней наподобие персонажа юмористических рассказов из «Нью-Йоркера».
Как бы то ни было, я полез в карманы и принялся их выворачивать, выкладывая четвертаки, центы и прочую мелочь на стол. Разумеется, если этот человечек на самом деле – ангел, то эта ситуация – просто ловушка, и мне следует отдать ему все, что при себе имею, и остаться без ужина. Две вещи удержали меня: во-первых, желание поужинать, а во-вторых – то, что незнакомец, кажется, заметил, что меня беспокоят какие-то потаенные мысли, и, очевидно, истолковал их как досаду. Так или иначе, заключив, что я чем-то расстроен, он поспешил взять то немногое, что я для него уже собрал, как будто этого было достаточно.
Он заторопился к выходу, распихивая по карманам долларовый билет и мелочь и оставил меня в таком замешательстве, что я решительно не мог усесться скрестив ноги и продолжать медитировать. Я все еще колебался – не следует ли мне бежать за ним на улицу и вручить долларовый билет, который у меня еще оставался.
Но все же, если оценивать положение по меркам св. Игнатия, я справился весьма неплохо: отдал ему примерно три пятых своего наличного капитала.
В каком-то смысле может быть, даже хорошо, что я не отдал ему всё и не остался без ужина, – я бы не постеснялся позвонить кому-нибудь из друзей, чтобы немного занять, – и любовался бы собой с таким отвратительным тщеславием, что пользы все равно не было бы никакой. Потому что, хоть и рассказ его был бессвязным и очень глупым, и сам он не был ангелом, но он был больше, чем ангел, если помнить слова Христа о том, что вы сделали одному из братьев Его меньших[382].
Во всяком случае эта история прибавила смысла всей медитации.
III
Той же осенью три раза в неделю по вечерам я вел курс английской композиции[383] в одной из аудиторий Школы Бизнеса в Колумбии. Как и положено на курсах повышения квалификации, здесь было всякой твари по паре. Был раздражительный и вздорный химик, составлявший центр потенциальной оппозиции, поскольку ходил на занятия в принудительном порядке – это был обязательный предмет для всех студентов, записавшихся на сколько-нибудь систематические серии курсов. Был серьезный и обидчивый юноша-негр в элегантном сером костюме. Он сидел на первом ряду и сквозь очки сосредоточенно ел меня глазами все время, пока шло занятие. Был студент, прибывший по обмену из Римского университета, была дама средних лет, одна из тех, что годами посещают подобные курсы; она превосходила всех в вопросах аккуратности и педантичности и потому с безмятежным и скромным достоинством занимала законное место звезды класса, что давало ей право больше других разговаривать и задавать самые непредсказуемые вопросы.
Однажды, когда я настаивал, чтобы они придерживались конкретной, осязаемой наглядности при описании мест и вещей, некий ирландец по имени Финеган, который до той поры сидел в тихом недоумении на последних рядах, не обещая ничего примечательного, вдруг ожил и разразился таким фонтаном мелких и не имеющих отношения к делу эмпирических подробностей, унять который не было никакой возможности. Он пустился в описание обувных фабрик, которые заставляют чувствовать себя так, словно ты погребен под пятьюдесятью тоннами машин. Вот тут с удивлением и ужасом я обнаружил, что учителя имеют мистическую и убийственную власть высвобождать психические силы в умах юношества. Стремительность и радостный энтузиазм, с которыми они отзываются на любое предложение или намек, – причем, совершенно неправильно отзываются, – могут заставить любого бежать и поселиться в лесу.
