Ревеле великий магистр после обедни говорил рыцарям гордые слова: московскому-де войску только на татар ходить, а против нас, рыцарей, оно слабо, пусть к нам сунутся московиты – мы их копейными древками до Пскова и до Новгорода погоним.
Иван. Дурак!.. Чего меня гневишь? (Закрывает лицо рукой, встает и уже спокойный подходит к аналою,51 где прикреплена свеча и лежит книга. Страстно втиснув пальцы в пальцы, взглядывает на образ. Глаза его снова возгораются, он оборачивается к столу.) А вам, собакам, то и потеха, то и радость, что огонь из глаз моих и речи с языка несвязные. (Возвращается к столу.) Гнев ум туманит, то-то вам веселье, бесам. (Наливает себе вина.) А нож всадить надо бы в тебя было, Малюта. Впредь остерегайся разжигать мой гнев, я – костер большой, опалю. (Жадно пьет.)
Басманов. Откушай, государь, на голодное брюхо захмелеешь…
Иван. Поди скажи думному дьяку, что с боярами говорить буду завтра… Пусть съедутся до заутрени.
Басманов уходит. Иван разрывает грамоту, которую только что писал, подсаживается к Малюте.
Тебе откроюсь… Тому пятьсот лет, как прародитель наш, князь Святослав киевский, объехал на коне великие границы русской земли. Нерадивы были правнуки его, измельчили землю, забыли правду. Один род Ивана Калиты ревновал о былом величии. Ныне на меня легла вся тяга русской земли… Ее собрать и вместо скудости богатство размыслить. Мы не беднее царя индийского, бог нас талантами не обидел. О нашей славе золотые трубы вострубят на четыре стороны света… А я, убогий и сирый, мечусь в этой келье… Душно мне, душно, Малюта…
Малюта. Бог тебе дал ум, и талант, и ревность великую. А уж мы – слуги твои – не поленимся, подсобим…
Иван. Мало, мало… Мне мудрость змия, лисы лукавство, свирепство пардуса52 и – члены его… Магистр Фюрстенберг гордо сказал: русских одними копейными древками погоним в дремы лесные да степи песчаные, вранам на съедение… Так они хотят, чтоб с нами было, хотят и на Неметчине, и в Польше, и в Литве. Так не будет… Казань и Астрахань – начало… Коней наших будем поить в Варяжском море,53 где я захочу! Малюта, не мешкая, надо везти пушечное зелье, свинец, солонину и сухари в Новгород и Псков, ставить ратные запасы близ украин литовской и польской… Новгородским кузнецам – ковать ядра для великих стенобитных пушек… Пошлешь в Казань за войлоком – шить ратникам тегилеи,54 в Астрахань пошлешь за добрыми татарскими луками…
Малюта. Так и впрямь – война, государь?
Иван. Язык свой прибей к нёбу гвоздем… А я покуда боярскую неохоту буду ломать. В Ливонию поведет войско Андрей Курбский. Я сам пойду на Полоцк,55 добывать нашу древнюю вотчину.56
Входят Сильвестр и Филипп. Сильвестр с недоумением глядит на скоромные яства и вино.
Сильвестр. Государь, ты ел сие и пил?
Иван. Бес попутал… Уж как-нибудь отстучу лбом грехи-то… Будь здоров, Филипп, садись.
Филипп. С тобой не сяду.
Иван. Ну, сядь на лежанку, оттуда скоромного не слышно. Ах, ах, постническое пребывание! Как птица – не сей, не жни и в житницу не собирай… Ушел бы я к тебе в монастырь, Филипп, скуфеечку57 бы смирную надел, – так-то мило, в унижении просветлел бы.
Филипп (грозит пальцем). Гордыня!
Иван. Куда податься-то, Филипп? Душу свою надо положить за други своя, не так ли? А другое у меня от Уральских гор до Варяжского моря, все мои чады. Вот и рассуди меня с самим собой. Душонку свою скаредную спасу, а общее житие земли нашей разорится. Хорошо или нет мимо власти царствовать? На суде спросят: дана была тебе власть и сила – устроил ты царство? Нет, отвечу, в послушании и кротости все дни в скуфеечку проплакал. Хорошо али нет?
Филипп. Плачь, плачь, Иван. В грехе рождаемся, в грехе живем, в грехе умираем. Дьявол возводит нас высоко и мир пестрый, как женку румяную, грешную, ряженую, показывает нам. Хочешь? Нет, отыди, не хочу! Глаза свои выну, тело свое раздеру.
Иван. Спасибо, Филипп. Суровый такой ты мне и нужен… Хочу, чтоб ты сел в Москве на митрополичий престол…
Филипп (с ужасом замахал на него руками). Отступи, отступи!
Иван. Не плюй на меня, я не дьявол, митрополичий престол – не ряженая девка.
Малюта засмеялся. Все обернулись к нему.
Малюта. Филипп, не берись с государем спорить. Мы из Неметчины привозили спорщиков преславных, лютеранских попов, и тем он рот запечатал.
Филипп (страстно). Отпусти меня с миром, Иван Васильевич, дай умереть в тишине.
Иван. Власть тебе даю над душами человеческими. Терзай их, казни казнями, какими хочешь. В Москве, знаешь, как живут бояре? Ни бога, ни царя не боятся. В мыслях – вероломство, измена, клятвопреступление… Угодие плоти и содомский грех, обжорство да пьянство… В храме стоят, пальцами четки перебирают, ан по четкам-то они срамными словами бранятся. Ей-ей, сам слышал. Бери стадо, будь пастырем грозным.
Филипп заплакал. Сильвестр кашлянул в руку.
Сильвестр. Слаб он, государь, власть не под силу ему.
Иван. А меня, помазанника божия, яко младенца неразумного, держать посильно вам было? А ныне – зову доброе и нужное творити – у вас уж и сил нет? Отведи его в митрополичьи покои, пусть поспит, а наутро подумает. Уходите оба с глаз моих.
Сильвестр. Идем, Филипп.
Филипп. О, печаль моя…
Иван. Веди его бережно.
Филипп и Сильвестр уходят.
Малюта. Спасибо за хлеб-соль, Иван Васильевич. Пожалуй, отпусти меня домой. В баню сходить с дороги да жену, вишь, не видал полгода…
Иван (внезапно оборачиваясь). Кого не видел?
Малюта. Жена у меня молодая… Ждет, чай, соскучилась, коли дружка не завела…
Иван (глаза его становятся пустыми, темными, напряженными). Меня не ждет жена… На жесткой лавке сплю. Не ладно одному, не хорошо… Вечер долог, сверчки в щелях тоску наводят. Возьмешься читать, – кровь шумит и слов не разбираю в книге. Виденья приступают бесовские, бесплотные, но будто из плоти…
Малюта. После смерти царицы Анастасьи срок положенный прошел. Ожениться надо тебе, государь.
Иван (резко). Иди… Отнеси поклон твоей государыне. Иди!
Малюта. Спасибо, государь. (Уходит.)
Иван (один). Жена моя, Настасья, рано, рано оставила меня. Лебедушка, голубица… Лежишь в сырой земле, черви точат ясные глаза, грудь белую, чрево твое жаркое… Холодно оно, черно, прах, тлен… Смрад… Что осталось от тебя? Высоко ты. Я низко. Жалей, жалей, если ты есть. Руки мои пусты, видишь.
