– Я? О, я совершенно счастлив – насколько может быть счастлив старик, только что навсегда распрощавшийся со всеми утомительными делами.
– Что вы имеете в виду, Реджинальд?
– Моя дорогая Дороти, я имею в виду, что я закончил все свои дела и ухожу на покой. Вы, молодые люди, должны быть благодарны мне, поскольку теперь все в полном порядке, настолько полном, что когда я оставлю сей мир, у вас не будет никаких проблем, кроме, разве что, выплаты пошлины по завещанию – а она, должен заметить, значительна. Честно говоря, еще неделю назад я и не знал, насколько богат – не знал в точности, я имею в виду. Как я когда-то сказал, все, к чему я прикасался, обращалось в золото. Для вас это очень хорошо, дорогие мои, ибо открывает много возможностей.
– Я надеюсь, вы проживете еще много лет с нами и сами будете управлять своим состоянием, дядя! – сказал Эрнест.
– Ах, кто знает, мой милый. Я чувствую себя прекрасно – но кто способен предвидеть будущее? Долли, девочка моя дорогая! – тут голос его стал мягким и мечтательным. – Ты становишься так похожа на свою мать… Знаешь, иногда мне кажется, что я теперь рядом с нею. Несколько лет назад я считал воспоминания о ней прахом, думал, что она оставила меня навсегда – но в последнее время мои мысли изменились. Я убедился лично, что Провидение прекрасно разбирается с делами нашего несовершенного мира, и теперь начинаю верить, что где-то есть иной мир, в котором возможности Провидения еще больше. Да-да, я думаю, что однажды встречусь с твоей матерью. Дороти, дорогая моя, я иногда чувствую, что она совсем рядом со мной… Что ж, я за нее отомстил.
– Я думаю, вы обязательно найдете ее, Реджинальд! – тихо сказала Дороти. – Но еще я думаю, что ваша месть – это злое и неправедное дело. Я и раньше осмеливалась вам это говорить, хоть вы и злились на меня, но теперь говорю снова: зло притягивает зло. Как можем мстить мы, несчастные слабые создания, не понимающие причин происходящего, не видящие зачастую дальше собственного носа? Какое право мы имеем судить других – если, знай мы все об этом мире, должны были бы первыми простить наших обидчиков?
– Возможно, ты права, любовь моя, – ты, как правило, всегда оказываешься права в таких вопросах – но мое желание отомстить де Талору было слишком велико, я жил и дышал им одним, и теперь все кончено. Человек, если он живет достаточно долго и обладает достаточной силой воли, может сам достичь всего, кроме счастья. Однако человек несовершенен и распыляет свои силы на множество ничтожных целей; он сбивается с пути в погоне за бабочкой по имени Удовольствие, за мыльным пузырем амбиций, за ангелом разрушения по имени Женщина… Так рушатся его цели, и он пытается сесть между двух, а то и десятка стульев – но оказывается на земле. Большинство же людей вообще не способно ставить перед собой цель. Люди – слабые существа, и все же – какие могучие силы скрываются в каждом из нас! Подумайте, дети мои, кем бы мог стать человек, если бы развивал врожденные добродетели, отвергая слабость и безумие, доводя свои физические и умственные способности до совершенства! Взгляните на дикий цветок и цветок, выращенный в теплице, – ничто не сравнится с возможностями, заложенными в человеке, даже в нынешнем. Это, конечно, лишь прекрасная мечта. Кто знает, сбудется ли она когда-нибудь? Ну, как говорится, «что бы там ни было – однажды мы это узнаем». Пойдемте, пора домой – скоро ужин. Кстати, Дороти, я вспомнил одну вещь! Мне очень не нравится в последнее время состояние твоего уважаемого дедушки. Я сказал ему, что у меня больше нет для него заданий, что я завершил все свои дела, а он помчался за своей тростью, показал мне зарубки и сообщил – как мог, – что, по его собственным расчетам, время вышло. Потом он схватил свою табличку и написал на ней, что я дьявол, но у меня больше нет над ним власти, поскольку его хранят небеса. А еще раньше я застал его, когда он пялился на меня сквозь стеклянную дверь очень, очень странным взглядом!
– Ах, Реджинальд, так вы тоже заметили это? Я совершенно согласна с вами – мне тоже очень не нравятся эти изменения. Знаете, мне кажется, его лучше было бы запереть.
– Мне не хочется его запирать, Дороти. Впрочем, об этом мы лучше поговорим завтра.
Отведя Эрнеста в комнату переодеваться к ужину, Дороти решила сбегать в контору мистера Кардуса и посмотреть, там ли ее дед. Разумеется, он был там: бродил из угла в угол, размахивая своей тростью, с которой он недавно срезал все зарубки.
– Дедушка, что ты делаешь? Почему ты еще не одет?
Аттерли схватил табличку и быстро написал:
«Время вышло! Время вышло! Время вышло! Я покончил с работой у дьявола и с ним самим. Я отправляюсь на небеса верхом на большом черном жеребце. Я иду искать Мэри. Ты кто? Ты на нее похожа».
Дороти ласково взяла его за руку и тихо, успокаивающе сказала:
– Дедушка, ну зачем ты пишешь эту ерунду? Не хочу об этом больше слышать. Тебе должно быть стыдно! Запомни – больше ни слова. Положи трость и отправляйся мыть руки перед ужином.
Дороти показалось, что старик был более суетлив, чем обычно, но когда он пришел к обеденному столу, то вел себя, как обычно.
Они сели за стол без четверти семь, ужин продлился недолго. Когда с едой было покончено, старый Аттерли выпил немного вина, а затем, по привычке, уселся в своем углу у камина. Это было старинное место отдыха в старом доме. Зимними вечерами, когда огонь весело потрескивал в камине, здесь было очень тепло и уютно, но сидеть здесь в полумраке летним теплым вечером… что ж, это было вполне в духе старого Аттерли.
После ужина разговор зашел о том роковом дне, когда Корпус Эльстона погиб на поле Изиндлваны. Для Эрнеста и Джереми тема была не слишком приятной и даже весьма болезненной, однако Эрнест все же удовлетворил любопытство своего дяди, рассказав о заключительной битве с шестью зулусами, закончившейся их с Джереми победой.
– Как все было? – спросил мистер Кардус. – Как тебе удалось справиться с тем парнем, с которым вы скатились с холма?
– Его ассегай оказался у меня в руках. Джереми привез его с собой. Долл, где он?
Дороти встала и сняла со стены сломанный ассегай – он висел над каминной полкой.
– Джереми, будь добр, ложись на пол, и я покажу дяде, как все случилось.
Джереми согласился, впрочем, ворча, что он испачкает куртку.
– Джереми, где ты, мой мальчик? Ах, вот ты где… Прости, я наступлю коленом тебе на грудь и приставлю ассегай… вот так… Сейчас мы разыграем эту сцену – получится весьма реалистично. Итак, дядя, вы видите? Мы скатились с холма, рукоять ассегая сломалась, а мне повезло, я оказался наверху. Я прижал коленом его левую руку, а правую держал своей левой рукой. Затем, прежде чем он смог освободиться, я полоснул лезвием ассегая ему по шее, прямо по яремной вене – и он почти сразу умер. Вот так, дядя, теперь ты знаешь об этом все.
Эрнест поднялся и положил ассегай на стол, а Джереми, войдя в роль, принялся художественно «умирать» и корчиться на полу, стараясь все же не сильно испачкаться. Затем Дороти подняла голову и увидела, что старый Аттерли высунулся из своего угла и с напряженным вниманием следит за происходящим. Выражение лица у него было то самое, странное и возбужденное. Увидев, что Дороти смотрит на него, он сразу отвернулся.
