Книга Одиссей. Владычица Зари - Генри Райдер Хаггард

Действие романа «Одиссей» происходит во времена, когда, как заметила мисс Брэддон[2], имея, правда, в виду эпоху династии Плантагенетов, «могло случиться всё, что угодно». Открытия, сделанные недавно доктором Шлиманом и мистером Флиндерсом Петри, доказали, что между Грецией гомеровского периода, Грецией ахейцев, и Египтом Рамессидов существовали прочные и разносторонние связи. Эти связи, о которых рассказывается в греческих легендах, подтверждаются изделиями египетских мастеров, найденных в микенских захоронениях, и левантинской глиняной посудой глубочайшей древности, найденной во время современных раскопок в нынешнем Египте. У самого Гомера Одиссей рассказывает вымышленную, но вполне вероятную историю о военном походе ахейцев на Египет. Пока еще в памятниках египетской литературы не найдено упоминаний о египетском рабстве евреев и об их исходе из Египта, однако можно предположить, что это было одно из значительнейших событий того времени. Египтяне и доисторические ахейцы, которым была чужда религия сынов израилевых, естественно, совсем другими глазами смотрели на события, о которых мы знаем только из еврейских текстов. Этому посвящен роман доктора Эберса[3] «Иисус Навин».

Когда погружаешься в столь отдаленные времена, фантазия разыгрывается, не зная пределов, но любопытно – в романе «Одиссей» наша фантазия, фантазия людей девятнадцатого века, удивительным образом совпала с фантазией древних греков.

Когда вышла из печати первая часть «Большого мифологического словаря» Фуртвенглера со статьей о Елене Троянской, бóльшая часть нашего романа уже была написана, и в частности те «негреческие» чудеса, которые творила Елена. Авторы «Одиссея» прочли ее с чувством, близким к потрясению. Их самые дерзкие фантазии о божественности дочери Лебедя перекликаются с древнейшими легендами о ее происхождении. Многие легенды обвиняют Париса в том, что он соблазнил Елену, приняв с помощью колдовства образ ее мужа, Менелая. В средневековой литературе мы находим параллель в истории короля Утера Пендрагона и Игрэйн, матери Артура, всем известен классический пример Амфитриона, чья супруга Алкмена родила от Зевса Геракла. И еще: об источающем капли крови рубине Елены, который фигурирует в нашем романе, упоминает Сервий в своих комментариях к Вергилию (одному из авторов указал на это мистер Макейл). Но мы не знали, что в древнегреческих легендах наш рубин и в самом деле называли «звездным камнем». О том, что Елена может говорить множеством разных голосов, рассказывает сам Гомер в «Одиссее»: раньше у нее было еще и другое имя – Эхо. А раз так, почему бы не наделить ее даром являть каждому мужчине образ его первой любви? Гёте наделяет такой же способностью красавицу-ведьму в «Вальпургиевой ночи». Вполне достоверный портрет тайного советника царицы Мериамун на керамической вазе хранится в Британском музее, хотя мы обнаружили его только после публикации нашего романа, так уж случилось. Листригон в последней битве Одиссея – доисторический скандинав. Кажется, мистер Гладстон первый высказал предположение, что листригоны из «Одиссея», живущие среди фьордов в Стране Полуночного Солнца, навеяны рассказами путешественников о жителях северных стран, откуда они привозили янтарь по древнему Священному пути. Колдовские ритуалы Мериамун вполне соответствуют египетским магическим практикам, сцена, в которой она вызывает дух умершей Хатаски, удивительным образом напоминает ритуал, описанный Реджиналдом Скотом в его книге «Тайны колдовства» (1584 год), где заклинания «безмолвием ночи» не лишены поэтичности. Образ Елены как высшее воплощение женственности и идеал совершенной красоты утвердился благодаря графу Полю де Сен-Виктору и мистеру Дж. Э. Симондсу. Что касается остального, то некоторые сцены сражений, наносимых ран, которые «критики», не знакомые с греческой литературой, называют «негреческими», полностью заимствованы у Гомера.