Это меньше километра отсюда, подумала она.
Анника включила первую передачу и медленно, скрежеща подшипниками, поехала по дороге, миновала щит с запрещением движения, проехала под линией электропередач и пустой парковки. Дорога становилась все уже, Анника осторожно ехала вперед; свет фар выхватывал из темноты замерзшие кусты и колючие сугробы.
Анника переключила коробку передач в нейтральное положение и поставила машину на ручной тормоз. Потом вышла из машины и направилась к трансформаторной будке.
На двери были видны ручка и пружинный замок. Анника осторожно взялась за холодную как лед металлическую ручку, повернула ее вниз и потянула на себя. Дверь открылась, и матросский мешок вывалился к ногам Анники.
Мешок оказался тяжелым и не таким компактным, каким казался, когда Ёран тащил его по земле.
Анника огляделась, почувствовав себя ночным вором. Свидетелями были только звезды и северное сияние.
Дыхание густым белым облаком окутывало голову, застилало глаза, мешало рассмотреть мешок, когда Анника присела рядом с ним.
Что бы это ни было, но это было наследство Рагнвальда, оставленное им своим детям. Он собрал их, чтобы зачитать завещание. Она развязала узел горловины, встала и расправила мешок.
Затаив дыхание, она заглянула в раскрытый мешок, но ничего не увидела. Тогда она запустила в него руку и вытащила картонную коробку с лекарствами и надписями на испанском языке. Она положила коробку на землю и снова сунула руку в мешок.
Баночка с большими желтыми таблетками.
В последние дни своей жизни Ёран Нильссон принимал много лекарств.
Упаковка слабительных средств.
Коробка с красно-белыми таблетками.
Она в последний раз сунула руку в мешок.
Пачка банкнот толщиной в пять сантиметров.
Она вытащила пачку из мешка. В тишине леса банкноты шуршали очень громко.
Евро. Купюры по сто евро.
Она снова огляделась. Небо сверкало, где-то вдалеке дышала домна номер два.
Сколько их?
Она сняла перчатки и провела пальцами по торцу пачки. Новенькие, неиспользованные хрустящие банкноты. Не меньше ста штук.
Сто купюр по сто евро.
Десять тысяч евро, почти сто тысяч крон.
Она надела перчатки, склонилась к мешку и нащупала еще две пачки.
Она завернула края мешка и, раскрыв рот и затаив дыхание, посмотрела внутрь.
Только пачки евро, сотни пачек.
Она ощупала мешок снаружи, попытавшись хотя бы приблизительно определить, сколько же в нем пачек.
Много. Невероятно много.
Аннику затошнило.
Наследие палача его детям.
Не раздумывая больше, она расправила мешок, побросала туда деньги и забросила мешок в багажник машины.
Прозрачные двери городской гостиницы со свистящим звуком разъехались в стороны. Анника вошла в вестибюль через арку, увенчанную хрустальными коронами, и прищурилась от яркого света.
— Мне кажется, что она как раз сейчас вошла в отель, — сказала в телефонную трубку девушка за стойкой. — Анника Бенгтзон?
Анника метнула быстрый взгляд на администратора.
— Это вы? Из «Квельспрессен»? Мы как раз говорили, что вы были здесь две недели назад. Я сейчас говорю с вашим шефом.
— С каким из них?
Девушка прижала трубку к уху.
— С Андерсом Шюманом! — крикнула она на весь вестибюль.
Анника поправила на плече сумку и подошла к стойке.
— Скажите, что я позвоню ему из номера. Сейчас я зарегистрируюсь.
Девушка замолкла на десять секунд.
— Он настаивает на том, чтобы поговорить с вами прямо сейчас.
Анника потянулась за трубкой.
— Что ты хочешь?
Главный редактор был тих и собран.
— Газетное телеграфное бюро только что разослало депешу о том, что полиция Лулео накрыла гнездо террористов, функционировавшее тридцать лет. В депеше сказано, что раскрыты участники террористического акта, взорвавшие самолет на базе Ф-21, что найден мертвым объявленный в международный розыск террорист и профессиональный убийца и что в настоящий момент идет охота за единственным террористом, который до сих пор остается на свободе.
Анника покосилась на девушку, являвшую собой воплощенное любопытство, повернулась к ней спиной и отошла от стойки, насколько позволял провод.
— Вот это да, — сказала она.
— Утверждают, что ты присутствовала при смерти этого профессионального убийцы и что была заперта в ловушку вместе с остальными террористами. Пишут также, что министр культуры Карина Бьёрнлунд была среди них. Что ты известила полицию, в результате чего она смогла взять всю банду.
Анника слушала, переминаясь с ноги на ногу.
— Надеюсь, что они взяли всех, — сказала она.
— Что ты собираешься делать до завтра?
Анника обернулась через плечо и покосилась на девушку за стойкой, увидела золотистый беджик, на котором было написано: Линда.
Линда перебирала на столе какие-то бумажки и изо всех сил делала вид, что не прислушивается к разговору.
— Естественно, ничего, — ответила Анника. — Мне нельзя заниматься терроризмом, это был твой недвусмысленный приказ. Мне остается только слушать и повиноваться.
— Да, да, — поспешно согласился шеф-редактор. — Но что ты пишешь? Мы уже освободили половину полос.
Анника стиснула зубы.
— Не будет ни одной строчки. Во всяком случае, в «Квельспрессен». У меня масса материала, но после того, как ты запретил мне заниматься этой темой, я, конечно, ничего не стану писать.
В трубке повисло изумленное молчание.
— Ты делаешь глупость, — сказал наконец Шюман. — Это большое недомыслие с твоей стороны.
— Я прошу прощения, — сказала она, — но кто усмотрел недомыслие во всей этой истории?
На линии наступило гулкое молчание. Анника понимала, что шеф-редактор сейчас изо всех сил борется со своим инстинктом, который побуждал его послать Аннику ко всем чертям и положить трубку, но Андерс не мог этого сделать, оголив всю колонку новостей.
— Я иду спать, — сказала Анника, не дождавшись реплики Шюмана. — Что еще ты хочешь мне сказать?
Андерс Шюман начал было что-то говорить, но потом передумал и замолчал; в трубке слышалось только его дыхание.
— У меня есть сегодня одна приятная новость, — сказал он, явно пытаясь наладить контакт.
Анника удержалась от презрительной колкости.
— Вот как? — сказала она.
