северный закат. Кажется, что нежное розовое сияние будет длиться вечно. Но он радует лишь до рассвета, после чего выцветает, превращает в душный, заполненный гудением гнуса день.
Таковы северные летние ночи – под небом светло, как днём. Прекрасно видно каждую травинку, каждую ямочку и кочку. Я уже достал из рюкзака пару пустых пластиковых бутылок и собрался отправиться к реке по воду, когда на треск и дым моего костра следом за своими собаками пришла их хозяйка, на этот раз в сопровождении мужа. «Отшельники» явились с полными руками различной снеди, которую не потребовалось даже разогревать. Меня будто бы ждали, будто б специально готовились к приёму «дорогого гостя».
Потом был высокий костёр и травяной чай, завариваемый почему-то в широком пятилитровом казане. К чаю прилагались различные хорошо приготовленные закуски. Не только мясо и рыба, но и вкуснейшая каша с ярко выраженным сливочным вкусом и сами сливки, и сливочное масло в капельках испарины. За едой нам прислуживала немолодая русская женщина, которую супруги называли то «дочкой», то «Изольдой». Алкоголь не предлагали. Однако от непривычной и обильный пищи я скоро сделался словно пьяный. Под чай велись разговоры. Хозяева ни о чём не спрашивали меня, лишь разглагольствовали сами. При этом хозяйка всё время бросала на тлеющие угли костра пучки какой-то пахучей травы. Время от времени она принималась танцевать, двигаясь с поразительным для её возраста изяществом под серебристый перезвон спрятанных где-то на её теле бубенчиков. В перерывах между едой и танцами, хозяйка рассказывала своему мужу истории из жизни каких-то щитолицых, о племенах Ворона и Сокола, непрестанно воевавших друг с другом. Насколько я понял хронологию этих притч, события, описываемые в них, имели отношение к культуре каменного века, в которой жило население Якутии до прихода русских казаков. Эти притчи имели, конечно, какой-то потаённый смысл. «Сказка – ложь, да в ней намёк» – так трактовал двести лет назад русский гений. Но я-то не гений и намёков старой хатун не понял.
Я пытался расспросить эвенков о медведе, или дедушке, как они его назвали, но оба супруга и их старая прислуга избегали прямых ответов. Говорили примерно то же, что и водитель уазика: в Западной Якутии лесные пожары и медведи перебежали в Оймяконский улус, где пока пожаров нет. Сами хозяева от пожара береглись, и перед отходом ко сну старая Изольда принесла с реки ведро воды, которое опорожнила на тлеющие угли.
Спать улеглись во втором часу белой северной ночи. Утомлённый долгой дорогой и обильной едой, я проспал мёртвым сном едва ли не до полудня. При свете дня, ещё более яркого, чем минувшая ночь, все давишние тревоги показались мне пустыми. Я ощутил прилив сил и тут же схватился за лопату. К шести часам вечера я вырыл яму размером с могилу. К восьми часам явились супруги-эвенки с Изольдой все трое основательно нагруженные разнообразной снедью. Трапеза с танцами и рассказами повторилась.
К конце третьего дня моего пребывания на территории Эльгинский, могила превратилась в глубокую траншею. При этом я доковырялся до слоя твёрдого, как гранит, льда, но более ничего не нашёл. Половину третьего дня старый эвенк провёл на бруствере траншеи, наблюдая за моей работой. К концу дня он сменил позу и закурил свою длинную, похожую на дамскую, костяную трубочку. Я продолжал копать, уже не надеясь ни на что. Эвенк Аан дархан тойон, или как его там, хотя бы не задал вопросов, и я благодарил за это провидение.
– Ты не сделал главного, и оттого удача от тебя отвернулась, – проговорил он, когда трубка его погасла.
Я остановился, отложил в сторону лопату. Я очень устал. Мне не хотелось слушать очередные истории из жизни щитолицых или об убийственных стычках между первобытными племенами, обитавшими в этих краях в доисторическую эпоху.
– Что же я ещё не сделал? Сорок два года! Сорок два!!!
Я опустился на корточки, на дно вырытой мною траншеи. Испещрённая ледяными прожилками земляная стена холодила мне спину. Отчаяние, взрощенное на питательной среде запредельной усталости, снедало меня. А эвенк – как, бишь, его там? – смотрел на меня сверху вниз.
– Твоё отчаяние напрасно, но у нас есть свои традиции, – проговорил он после недолгого молчания. – Ты что-то ищешь в земле или ловишь рыбу, или охотишься на зверя, или жена твоя надумала родить. На всё это есть воля духов, которых надо умилостивить. Понял?
– Что же мне делать? – подавляя раздражение, спросил я.
– Вот, отдай им. – И он сбросил мне в яму какой-то кулёк. – Аладьи испекла Изольда сегодня утром. Положи их под куст ольхи. И добавь к ним ту чекушку, что хранишь про чёрный день.
Аладьи пахли свежим сливочным маслом. Я смотрел в ухмыляющееся лицо эвенка. Казалось, он не лукавит. К тому же мне вспомнился поступок водителя. Тот тоже оставил на обочине трассы какие-то оладьи. Всё логично. Местная традиция. Может быть, что-то в этом и есть, вот только… Откуда ему знать о спрятанной в рюкзаке чекушке?
– Хорошо. Оладьи положу под ольху. Водку вылью рядом. Это всё?
– Не совсем. Хотелось бы перекинуться в преферанс, а нет возможности. Моя жена не вистует, а вдвоём с Изольдой пульку не распишешь. Мы живём уединённо, в глуши уже не один десяток лет. Я соскучился по преферансу. Ни оладьи, ни самогон уже не радуют. Вот так.
И он вздохнул так горестно, что моя разгоревшаяся уже ярость осела до обычной досады немолодого и крепко уставшего человека.
– Вы хотите, чтобы я проиграл вам денег? У меня их немного. И не факт, что я завтра хоть что-нибудь найду, – огрызнулся я.
– Сегодня вечером – пулька. Завтра – находка.
С оговорками, негодуя, но я согласился. Преферанс – игра медленная. Играют, как правило, по-маленькой. При таких условиях да за один вечер много не проиграешь. К тому же у госпожи этого места могут закончиться истории о её предках, пробивавших друг другу черепа каменными топорами и занимавшихся людоедством без особых на то оснований.
* * *
Я отвык от карточной игры. Она вызывала у меня только скуку и ничего, кроме скуки. Играли, как и я предполагал, по-маленькой. Один вист – одна копейка. Старая эвенкийка не участвовала в игре. Зато её муж и прислуга играли мастерски. К утру, когда пулька была расписана подчистую, я оказался должен обоим.
– У него нет столько денег, – проговорила Изольда.
Старая эвенкийка рассмеялась.
– Напротив. Он самый богатый человек на трассе. Неправда ли, Осип?
Она впервые обратилась к мужу по имени, но я
