– Нет, все в порядке, – сказала Эльга, – я думаю.
– А, то хорошо, – закивала вдова, – вы думайте, сколько нать. Хоть до вечера.
– Спрятал! – крикнул из темноты Дейка.
– Курей посмотри, – отозвалась женщина.
– Хорошо.
Стукнула невидимая дверь.
Эльга перебрала в саке листья, просыпала первую горсть и тут же смахнула ее на пол. Она вдруг обнаружила, что букет, который она собирается набить, никак женщине не поможет. Не всем нужно смотреть в самих себя, некоторые пережили и перебороли в себе и отчаяние, и страх, и повели через жизнь новый узор.
Это – прошлое.
Тогда – Дейка? Тоже нет. Женщина не пестовала образ сына в душе, и он не нужен ей был ни напоминанием, ни красивой дощечкой в углу. Дейка, он в сердце, и под рукой, и в будущем. Надежда. Опора.
Туп-топ – выбили нетерпеливые пальцы.
Эльга зажмурилась. Значит, решила она, это будут просто свет и радость. Чистое чувство, если у меня получится. Я же давно хотела что-то такое попробовать. С шиги. Или даже раньше. Чтобы выдохнуть так и… полететь.
Тогда берем первое. Эльга посмотрела на женщину и зачерпнула мелкой березовой смушки. Ш-ших. Это в центр. Затем мох – мягкой опушкой. Это второе. И хвоя, много хвои, рыжей и голубоватой. А к хвое – ива. И горицвет. И голубель – оттенком.
Хорошо.
Эльга набивала по наитию, частью заглядывая в женщину, частью извлекая ощущения из собственной памяти.
Букет получался странный, узор кружил, рассыпался по доске моховыми завитками, громоздился лиственными, игольчатыми слоями. Казалось, вот-вот закончится, но нет, пальцы вбрасывали чарник, ромашку, цыпку, и букет словно вздыхал, принимая продолжение, и расступался для связок и переходов, для нового рисунка.
Вот река. Вот шига. Вот сладкий мед, который тянется из сотов, его никак не поймать на язык, смешно. Вот снег и муж, выбравшийся из избы, ошалевший: сын родился, сын! Вот лошадь, теплыми губами ткнувшаяся в опасливо протянутую детскую ладонь, аж щекотно. Вот ягоды, вот первые шаги, вот солнце.
Ток, туп-ток.
– Скоро уже? – спросила женщина.
– Что? – подняла голову Эльга.
– Завечерело, сына кормить нать.
– Простите.
Эльга устало потерла шею, вгляделась в букет. Неуверенная улыбка раздвинула ее губы. Ноготь мизинца нанес последний штрих, подрезав лишнее.
– Кажется, все.
– Хвала Матушке-Утробе! – Женщина поднялась, шевельнула плечами. – Я уж думала, и ночь сидеть нать. Долго сидела.
Подоткнув платье, она шумно завозилась у печки, несколько раз стукнуло кресало, пока искры не подожгли ветошь и вверх не плеснула тонкая струйка дыма.
– Дейка!
Раздался топоток быстрых мальчишеских ног.
– Да, мам.
Мальчишка выбежал к столу, мимоходом вытирая о рубаху пальцы.
– Садись. Нет, три поленца еще принеси.
– Ага.
Дейка исчез снова. Раздув огонь, женщина обернулась к Эльге.
– С нами поужинаете иль как?
– Нет, я пойду, – сказала Эльга.
Узор переливался, даже светился слегка. Пальцы как взялись оглаживать завитки, так и не могли остановиться. Хвоинки, листья, цепкие моховые веточки шептали всякое, ласково покалывая кожу.
– Так вы всё?
– Да, – кивнула Эльга, с трудом отводя ладонь от букета.
– От и славно.
Женщина загремела посудой. Дейка тем временем, прискакав, свалил поленья у печки. Покосился на Эльгу, спрятал руки за спину, отступил за мать.
– Садись за стол, – сказала ему та.
– Букет лучше напротив двери повесить. – Эльга поднялась со стула. – Чтоб дышал. Иначе раньше времени потемнеет.
– Что? – обернулась вдова.
– Напротив двери. Лучше сохранится.
Эльга протянула букет женщине.
– Но я…
Брякнула, покатилась по полу ложка.
– Что это? – каким-то тихим, удивленным голосом спросила женщина.
– Ваш букет.
– Мой?
– Вы смотрите на него почаще. Утром и вечером, – сказала Эльга. – Когда тяжело.
Женщина не ответила. Взгляд ее не мог оторваться от букета, а лицо медленно светлело, утрачивая напряженную замкнутость и строгость.
– Вы как, – прошептала она, – откуда…
Из глаз ее покатились слезы.
– Ма-ам, – обеспокоенно протянул Дейка, сползая с лавки.
Женщина качнулась, последовал глубокий вдох, и несмелая, видимо, давно позабытая улыбка изогнула губы.
– Неси денежку, сынок.
– Какую? Ту, что спрятал сейчас?
– Всю.
– Всю-всю?
– Постойте ужо. – Женщина поймала собравшуюся уходить Эльгу за рукав, заглянула в глаза. – Я вам вашу денежку верну. Но много сверх не дам. Нету.
– И не надо, – улыбнулась Эльга. – Энгавр платит.
– Так шо я…
Женщина как-то потерянно оглянулась, словно впервые замечая, где находится и что за стены теснятся вокруг.
– Мне бежать? – решил уточнить Дейка.
Он был сердит, и ему было жалко денежек.
– Нет, – сказала Эльга, пользуясь тем, что женщина, снова наткнувшись взглядом на букет, не услышала вопрос сына.
– Но отблагодарить… – прошептала женщина. – Как же без этого?
– Как вас зовут?
– Ифьера.
– Ифьера, – сказала Эльга, – я делаю букеты, потому что это мое мастерство. И я очень рада, что они что-то хорошее, нужное дают людям. Поэтому если вы действительно хотите меня отблагодарить, то лучше расскажите обо мне в городе. Я сижу на городской площади, сразу за шкурником. Но через три или четыре дня отправлюсь дальше.
– Госпожа…
Женщина опустилась перед девушкой на колени и поцеловала руку.
– Зачем? – отступила, краснея, Эльга.
– Я расскажу, – закивала Ифьера, не спеша выпускать ее пальцы из своих, – вы простите меня, я не думала… Я уж глупостей каких передумала…
– Долгой жизни, – сказала Эльга, прощаясь.
Пальцы наконец освободились.
Ифьера так и запомнилась ей стоящей на коленях в темном, расшнурованном на груди платье, с распущенными волосами и с лицом, подсвеченным языками пламени, на котором застыло странное выражение – соленого, обретенного через горечь счастья.
На следующий день у чурбачка на площади, где сидела Эльга, было не протолкнуться. Сарвиссиан встал на страже, допуская к госпоже мастеру мрачных лесорубов, смоловаров, охотников и их жен по одному.
