Лину прийти ко мне еще раз. Конечно, моя квартира была совершенно заурядная, но мне иногда хотелось узнать, как Лина смотрелась бы в этих декорациях. Ослабеет ли ее магия? Навряд ли. Если редкую орхидею поставить в пошлую вазу, менее прекрасной она не станет. Однажды она заехала за мной на такси и отвезла в паб в паре километров от моей квартиры. Было довольно прохладно, но мы заказали горячий виски и пили его во внутреннем дворике с видом на Темзу.
Когда я оставался один, то часто размышлял о прошлом Лины. Откуда она, какая у нее семья, где она училась – тысячи маленьких деталей, из которых складывается жизнь человека. Но когда я был с ней, то ни о чем не спрашивал. Для меня Лина родилась в день нашей встречи.
Наконец настало утро, когда я купил блокнот, ручку и несколько конвертов авиапочты. Весь день я потратил на то, чтобы написать письмо родителям. Не вдаваясь в подробности, я сообщил, что нашел отличную работу с хорошей зарплатой и решил остаться в Лондоне еще на какое-то время. Вряд ли у них возникнут вопросы, почему такую замечательную позицию предложили иностранцу. Я несколько раз подчеркнул, что, если мне не понравится работа или что-то пойдет не так, я сразу же вернусь в Штаты. Я не называл никаких имен, и сообщил только, что буду работать с другими врачами.
Также я написал им, что подыскиваю себе жилье и сообщу свой новый адрес, как только смогу. И добавил: если все сложится удачно, то я буду рад видеть их у себя и с удовольствием покажу Лондон. Я не мог не написать этих слов, хотя перспектива встретить их на пороге дома Лины меня ужасала. Я решил сделать все возможное, чтобы они не узнали ее адрес.
Затем последовала серия дорогостоящих телефонных разговоров. Они звонили мне, я – им. Я старался убедить их, что нет, я не попал в беду, это мой сознательный выбор и я действительно хочу остаться в Лондоне. Особенно беспокоилась моя мать. Она расстроилась, что сын решил переехать так далеко, и переживала, что я своим решением нанес оскорбление американской медицине. А вот с отцом все прошло гладко. Он пообещал помочь с моей американской квартирой и вещами. Он поедет в Коннектикут, отправит мои вещи в Огайо и уладит дела с риелторами и банком. Потом или продаст квартиру и выплатит ипотеку, или сдаст ее, что будет более выгодно. Вычтет свои расходы из последующей прибыли. Мне было все равно. Я был счастлив, что кто-то готов взять эти хлопоты на себя.
Я не собирался рассказывать им о Лине, но во время одного телефонного разговора они вытянули из меня информацию о том, что в Лондоне у меня появилась девушка. Лучше было упомянуть Лину в письме, потому что родителям сразу стало понятно мое решение. Работа и девушка! Ни слова больше. Оставалось надеяться, что они не станут давать волю собственным домыслам. Например, о роскошной свадьбе в Вестминстерском аббатстве.
Теперь я мог сказать Лине, что уладил вопрос с родителями. Оставалось только еще раз поговорить с Нордхэгеном и разобраться с квартирой на Мэтесон-роуд.
Но даже когда почти все было улажено, я все еще размышлял о том, можно ли каким-нибудь образом прервать цепь событий. В этом заключалась моя извращенная фантазия. Я представлял, как прихожу в Скотленд-Ярд и признаюсь в убийстве. В настоящем кровавом ритуальном убийстве. Британцы придут в восторг? В газетах напишут: «Дикарь разбил фарфоровую куклу». Что тогда произойдет? Надо будет найти тело. Я приведу толпу детективов к дому у Квинс-Вуда. Женщина, живущая там, скажет, что встречалась со мной раз или два, потом порвала со мной, потому что я стал слишком навязчивым. Она решила, что я странный. Она даже пустит их в дом. На последнем этаже они обнаружат пустой чердак. Полицейские посоветуют мне обратиться к психиатру, как только я вернусь в Америку (следующим рейсом). Как и положено настоящим кошмарам, в этом было что-то хичкоковское. Но как вообще мне такое могло прийти в голову? Как я мог себе представить, что способен на такое? Сдать Лину полиции. Однажды она посоветовала справляться со страхом таким образом: представить его в виде предмета у себя на ладони и потом зажать в кулаке. Когда ты представляешь себе ужасные вещи, ты как бы уничтожаешь их. Сомнения и негативные фантазии могут стать ступенью на пути к аффирмации.
В тот период я много думал о Роджере Нордхэгене. Как он верно подметил, мы все еще были чужими друг другу. Но он предложил мне работу, еще не понятно какую, и я решил согласиться. Меня ждали значительные перемены в жизни. Он оказался важным кусочком пазла. Без него я бы не смог остаться в Лондоне. Возможно, я слишком доверял Нордхэгену, даже больше, чем он мне. Но Лина меня в этом поддерживала. Из всего, что мне сказал Нордхэген я не сомневался лишь в одном. Лина действительно много для него значила. И она хотела меня. Поэтому Нордхэгену придется мириться со мной, даже если я окажусь плохим работником. Все кусочки пазла лежали передо мной – Лина, Нордхэген и я сам. Может, я не видел еще всей картины, но пазл начинал постепенно складываться.
Я позвонил Нордхэгену и сказал, что хочу с ним встретиться. Наверное, луна находилась в нужной фазе, потому что он сказал, что собирается пойти по барам, и пригласил меня с собой. Мы посетили привычные питейные заведения и парочку новых. Ночь оказалась долгой, выпивки было много. Нордхэген с веселым упорством переходил из кабака в кабак. Его внутренние часы сообщили ему, что наступил рассвет, потому что он заказал несколько «Кровавых Мэри». Даже для меня выпитого в ту ночь оказалось слишком много, могу только представить, что испытывал Нордхэген под грузом собственных лет. Он напомнил мне одного моего пациента в больнице в Нью-Хейвене. Ему было около сорока пяти, но выглядел он на все семьдесят. Он был алкоголиком и гордился этим. Не собирался бросать пить и сказал мне: «Выпивка – замена самоубийства для католиков, док». У него был жизнерадостный смех. Его стали доставлять в больницу все чаще и чаще. Потом он куда-то исчез.
У меня не было сомнений, что Нордхэген отдает себе отчет в том, что с собой делает. Если алкоголь действительно влиял на его жизнь, как я подозревал, то не удивительно, что он решил закрыть клинику. У него не было выбора.
Мы обсудили наши
