– Очень вкусны, вождь киафу! – воскликнул Гушшах-Бижи.
– Очень! Очень! – подхватили старейшины.
– Да-да, разумеется. Но все равно убивать хухум – величайший грех. Преступление! Кощунство!
– Это еще почему, Наср побери? Нет, вы это слышали? Что за предрассудки!
– Потому что змеи хухум связывают нас с великими древними богами этого материка! С самими Номмо!
Потрясающий Пальмы поманил к себе жену и довольно громко сообщил ей:
– По-моему, этот киафу немножечко того… – Вождь постучал себя согнутым пальцем по темени. – Немножечко дурачок.
Волосебугу от такой провинциальной бесцеремонности буквально посерел.
– Я – дурачок, говорите вы? Ну так я могу вам доказать, что мои слова не пустой звук! Сейчас вы воочию увидите чудо хухум!
– Я знаю только одно чудо хухум, – со смешком отмахнулся вождь таха. – Это целое блюдо хухум-ржи, приготовленное моей женой.
Старейшины согласно загудели.
– Через пять минут ты изменишь свое тупо… ошибочное мнение, старый пузатый кретин! – не выдержал Волосебугу. – Смотри и благоговей, деревенщина! Минджуку, – обратился он к помощнику, – ты знаешь, что делать!
Тот резко кивнул и побежал к какому-то большому прямоугольному предмету, закрытому богатой скатертью. Когда Минджуку сдернул скатерть, оказалось, что под нею находится стеклянный ящик на колесиках. В ящике, на белом песочке, среди чистых лужиц воды и глянцевых листьев растений, нежились полосатые змеи. Одна из них была весьма большой.
– Ух! – дружно воскликнули все таха. – Какая жирная хухум!
Минджуку поднатужился и покатил террариум к левой стене. Там висел большой красно-черный ковер с очень длинным ворсом. Узор на нем был какой-то непонятный. Будто картина абстракциониста или сумасшедшего. Из ковра торчали хорошо отполированные берцовые кости животных, расположенные по кругу. Диаметр у костяного частокола был порядочный, метра два.
Тем временем Волосебугу снял парадный фрак, развязал бабочку и закатал рукава рубашки. Сбросил туфли и носки. Быстрым шагом он приблизился к ящику со змеями и встал в нелепой позе. Через секунду, избавившись от лакированных сапог и строгого френча, такую же позу принял помощник. В руках у обоих оказались погремушки из высушенных тыкв.
– Ну точно, оба дурачки! Песенки собираются змеям петь, – снова сострил Потрясающий Пальмы. Однако было видно, что вожди озадачены действом и даже впали в некоторую тревогу. Все-таки Волосебугу был известен как изрядный колдун.
Правитель не обратил внимания на очередное оскорбление его веры. Он выкрикнул гортанную фразу, тряхнул погремушкой и вместе с помощником пустился в пляс. Они притопывали, прихлопывали, кривлялись и воинственно ухали. Время от времени наклонялись к террариуму и начинали быстро тараторить на два голоса.
Вскоре пляска достигла цели. Самая крупная змея приподнялась и начала раскачиваться в ритме танца. А затем зашипела! Я прислушался и обомлел: шипение хухум несло явные признаки речи. Гости дворца при виде такого зрелища впали в ступор.
«Беседа» между гоблинами и змеей продолжалась недолго. Змея выбралась из террариума и поползла на ковер, обвиваясь вокруг торчащих костей. Следом за предводительницей потянулись и другие хухум, помельче. Всего выползло восемь гадин. Со сноровкой, говорящей о большом опыте, они вцепились одна другой в хвост и скоро образовали ровное кольцо. Точно такое же, как на мозаичном дворцовом панно. Или как на разрушенной стенке в тоннеле.
Знак Номмо!
– Интересно, дрессированные хухум такие же вкусные, как остальные? – во всеуслышание поинтересовался Потрясающий Пальмы, который первым пришел в себя. Старика было трудно пронять таким незатейливым колдовством. – А может, чересчур жилистые? Я не люблю, когда в хухум-рже много твердых прожилок.
Но он тут же осекся – внутри змеиного кольца что-то происходило. Красно-черный ворс ковра начал исчезать. На его месте возникла гладкая поверхность, напоминающая воду, покрытую радужной пленкой. Словно колодец, в который выплеснули стакан бензина. Только расположен он был, вопреки законам природы, вертикально. В глубине «колодца» скользили гибкие тела. Вроде бы полулюди-полузмеи с восемью конечностями.
– Какого хрена… – прошептал я. Я был так поражен происходящим, что полностью высунул в зал голову и даже приподнялся на локтях для лучшего обзора. – Что здесь творится?
– Смотрите, чертовы невежды! Перед вами окно, ведущее к Номмо! – торжественно провозгласил Волосебугу. – Его создали хухум! Магические существа во главе с принцессой хухум! Те, которых вы тупо пожираете, безголовые идиоты!
В этот момент рухнули портьеры, сорванные сильными руками воинов таха. Зал аудиенций заволокли клубы пыли. Сквозняки закручивали пыль в маленькие вихри. Картина была по-своему грандиозной, а отчасти даже жутковатой.
Среди рукотворного самума последним набатом зазвучал крик Черного Шамана:
– Бросьте негодяев к их демонам! Это приказываю я, отец мщения, Хуру-Гезонс!
Телохранители командарма, топая как слоны, промчались через приемную. Один грубо заломил руки верховному правителю, другой – Минджуку. Держа почти на весу брыкающихся киафу, здоровяки устремились к ковру.
– Стойте! Стойте! – панически заорал Волосебугу. – Нельзя приближаться! Опасно! Назад!
Его никто не слушал. Возбужденные телохранители, громко ухнув, подняли жертвы над головой и метнули в «окно». Под дикий хохот Черного Шамана «вода» без всплеска поглотила обоих киафу. Вслед за этим радужная пленка выгнулась и преобразовалась в два извивающихся рукава. На их концах крутились медленные воронки. Рукава, точно зрячие, протянулись к обмершим телохранителям. С тихим хлюпаньем оба орка были всосаны внутрь. Втянув телохранителей, рукава растворились в «колодце».
Командарм, однако, ни секунды не горевал о потере своих цепных псов. Он занял место посреди зала: широко расставил ноги, воздел обе руки к потолку и хищно осклабился. Слева и справа от него замерли тысячник Боксугр и Квакваса. Начальник штаба с величайшим почтением держал боевой жезл вождя.
– Верховный правитель! – воскликнул Черный Шаман. – Отныне я – верховный правитель Даггоша!
Увы, торжественность момента была нарушена самым непристойным образом. Два женских голоса, один молодой, другой старушечий, испустили долгий перепуганный визг. Через мгновение к ним присоединились дребезжащие дисканты старейшин и вибрирующий рев Гушшаха-Бижи. Если бы в зале росли пальмы, они наверняка были бы потрясены этим ревом от корней до кроны.
Я стряхнул оцепенение, вызванное зрелищем гибели верховного правителя киафу, и повернулся на крик. К Лублаш медленно, но неодолимо приближалась гигантская гусеница. У гусеницы была бесформенная голова и туго перепоясанное ремнями тщедушное безногое тельце. За ней тянулся след из слизи, крови и клочков грязной ваты. Тварь извивалась, будто только что перерубленный червь, и издавала звуки. Прислушавшись, можно было различить повторяющуюся на разных языках фразу:
