Он низко поклонился королю и мне, я демонстративно отвернулась и вела себя так, словно его не замечала. Я понимала, какое впечатление это произведет на него.
Людовик прямо перешел к делу.
— Мой дорогой кузен, — сказал он, — вы покупали бриллианты у Бомера?
Кардинал побледнел, но ответил:
— Да, сир.
— Где они?
— Полагаю, что они были переданы королеве.
Я вскрикнула от злости, но король сделал вид, что не слышал этого, и продолжал:
— Кто поручил вам купить эти бриллианты?
— Светская дама, назвавшаяся графиней де Ламот-Валуа. Она передала мне письмо Ее величества. Я полагал, что доставлю удовольствие Ее величеству, выполнив ее поручение.
Я больше не могла сдерживаться.
— Вы полагаете, монсеньор, что я обратилась бы с таким поручением к вам, с кем я не разговаривала в течение восьми лет? И как вы могли действительно поверить, что я выберу для переговоров эту женщину?
Кардинала охватила дрожь.
— Я понимаю, что меня жестоко обманули. Я заплачу за колье.
Он повернулся ко мне с выражением покорности, как будто просил у меня маленького снисхождения. Разумеется, я не дала его.
— Мое желание доставить удовольствие Ее величеству ослепило меня. Я не подозревал о мошенничестве… до настоящего момента. Я глубоко сожалею. Могу я показать Его величеству, каким образом я попал в эту аферу?
Король согласие дал. Тогда кардинал вынул из кармана трясущимися руками какую-то бумажку и передал ее королю. Я быстро подошла к мужу. Это было недвусмысленное распоряжение о покупке ожерелья; оно было подписано моим именем и адресовано графине де Ламот-Валуа.
— Это не мой почерк, — торжествуя, воскликнула я.
— Смотрите, — сказал король, — оно подписано: «Мария Антуанетта Французская». — Он повернулся к Рогану, который был почти в обмороке. — Как мог принц из дома Роганов и священник королевской церкви поверить, что это подпись королевы Франции? Разумеется, вам должно быть известно, что, подписываясь, королевы ставят лишь свое имя и что даже у дочерей короля такая подпись. Даже если добавляется королевский дом к любой другой фамилии, то слово «французский» не ставится. У меня есть письмо. Оно подписано вами и адресовано Бомеру. Очень прошу вас посмотреть мне в глаза и сказать, является ли оно поддельным.
Кардинал немного повернулся. Людовик передал ему в руки письмо.
— Я… я не помню, чтобы писал это, — сказал он.
— Под ним стоит ваша подпись. Это ваша подпись?
— Да, сир. Оно должно быть подлинным, если под ним стоит моя подпись.
— Я должен немедленно получить объяснение всему этому, — сказал король. Мне было видно, что ему жалко Рогана. Такой гордый, высокомерный человек, привыкший подшучивать над другими, а сейчас так унижен. — Кузен, я не хочу считать вас виновным. Мне бы хотелось, чтобы вы обосновали свое поведение. Объясните мне, что все это значит, — сказал он мягко.
— Сир, — пробормотал кардинал заикаясь, — я сейчас слишком взволнован для того, чтобы отвечать Вашему величеству… Я не в состоянии…
— Постарайтесь успокоиться, монсеньер кардинал, и пройдите в мой кабинет. Там вы найдете бумагу, перо и чернила. Напишите, что вы можете сообщить мне, — сказал король дружелюбно.
Кардинал покинул нас.
— Он очень виноват, — сказал Бретей. Король молчал. Подобного рода дела его очень расстраивали.
Мы прождали в течение четверти часа. В приемном зале Ой-де-Беф толпы людей стали проявлять беспокойство. Они, вероятно, почувствовали, что что-то случилось. Король сидел за столом хмурый, то и дело поглядывая на часы. Миромесниль выглядел очень встревоженным.
Спустя пятнадцать минут появился кардинал с листком бумаги, на котором было написано очень мало.
Я стояла возле короля и читала вместе с ним. На листке были написаны всего пятнадцать сбивчивых строк, из которых мне удалось понять, что женщине, называющей себя графиней де Ламот-Валуа, удалось убедить его в том, что ожерелье должно быть куплено для меня, и что теперь он знает, что эта женщина обманула его.
Король вздохнул и положил бумагу на стол. Я не смотрела в сторону Рогана, но чувствовала, что он не отрывает глаз от меня. Никогда я не ненавидела его так сильно.
— Где эта женщина? — спросил король.
— Я не знаю, сир.
— Где ожерелье?
— В руках этой женщины, сир.
— Где документы, якобы подписанные королевой?
— У меня, сир. Они подделаны.
— Мы хорошо знаем, что они подделаны!
— Я доставлю их Вашему величеству.
— Хочу предупредить вас, кузен, — сказал король, — что вы будете арестованы. Он выглядел пораженным.
— Ваше величество знает, что я всегда выполняю его распоряжения, но умоляю вас оградить меня от страдания быть арестованным в этой епископальной одежде.
Я видела, что муж проявляет нерешительность. Он хотел освободить человека от такого унижения. Я крепко стиснула руки. Людовик умоляюще взглянул на меня, как бы прося прощения, и мои губы сжались. Он был готов позволить своей жалости подавить желание порадовать меня.
Всем видом я показала, как буду относиться к такому решению, поэтому он сказал:
— Боюсь, что так и будет.
— Ваше величество помнит о тесных связях наших семей, — продолжал Роган.
Я видела, что муж заметно взволнован, и мои глаза наполнились слезами ярости. Увидев эти слезы, он сказал:
— — Монсеньор, я постараюсь, как могу, утешить вашу семью. Я был бы весьма рад, если бы вы смогли привести доказательства своей невиновности. Но я должен исполнить свой долг как король и как муж.
Монсеньор де Бретей был на моей стороне. Он сделал знак кардиналу пройти к двери, которая была открыта в Салон часов. По случаю праздника в нем было много народа, присутствовали все члены двора, некоторые находились в Ой-де-Беф, другие в длинной галерее, в зале совета и в государственных покоях.
Бретей громким голосом отдал капитану личной охраны необычную команду, эхом отразившуюся в зеркальной галерее: «Арестуйте кардинала де Рогана».
Я торжествовала победу, была ослеплена ею.
— Теперь, — сказала я, — вопрос решен. Будет доказано, что этот безнравственный человек является мошенником, и он понесет наказание за все свои грехи.
Я села за письмо к своему брату Иосифу:
«Что касается меня, то мне приятно сознавать, что я не буду больше слышать разговоров об этом несчастном деле».
Теперь я не понимаю, как я могла обманывать себя, или я в глубине души понимала чудовищность этого дела. Я пришла к мысли, что мастерски обманывала себя.
