Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Тут психология солдатская очень сложная, и до глубины истинной никогда не докопаться никому. По нашему с Суворовым разумению, мы могли отступать до тех пор, пока не появился этот приказ. Он сработал как избавление от неуверенности, и мы остановились. Остановились все дружно. Остановился солдат, убежденный, что и сосед остановился. Встали насмерть все вместе, зная, что никто уже не бросится бежать. Приказ оказался сильным психологическим оружием солдат. Хотя и неловко было сознавать тот факт, что сзади меня стоит заградительный отряд…
Воевавший с первых дней войны и отходивший вместе с полком от западной границы, от Бреста, Суворов в разговоре со мной многозначительно вздохнул:
Окоп — огневая позиция
Мы понимали, что фашисты, оказавшись в «котле», не захотят сидеть пассивно. А сколько их там? Никто не знает точной цифры. Настойчиво спрашиваем начальство:
— Сколько фрицев в «котле»?
— Тысяч сорок, — отвечают нам.
Ого-го! Сорок тысяч! Цифра впечатляла.
А если половина попрет на запад на узком участке, да через нас, через наш полк?!
Правду-матушку мы узнали только через два месяца — 2 февраля 1943 года. Оказывается, немцев было в «котле» 330 тысяч!
— Почему вы нас обманывали? — спрашивали мы потом своих командиров.
А они, хитро усмехаясь, отвечали, что иногда на войне нельзя говорить истинную правду. И называется эта хитрость святой ложью. Говорили «сорок тысяч», чтоб не испугать солдат.
— И то верно, — соглашались мы.
А пока, на исходе ноября 1942 года, перед нами была поставлена задача немедленно подготовиться к отражению возможной попытки окруженных войск прорвать кольцо.
Закипела работа. Мы рыли траншеи в полный профиль.
Для этого надо выдолбить полутораметровый слой промерзшей, почти окаменевшей почвы. Потом вырыть на дне окопа нору.
Каждая такая нора не похожа на другую по форме и объему, поскольку роется она на свой вкус и по своей комплекции. На двоих-троих тоже устраивали «ложе»: теплей было вместе. Слой мерзлоты над головой с успехом заменял нам бетонное укрытие. Ноги же, укладываясь спать, мы всегда высовывали наружу на случай внезапного взрыва, чтоб можно было выбраться, если засыплет землей.
И ночью минометчики не давали покоя врагу. Днем пристреляем балку, в которой фашисты табунятся по всяким своим хозяйственным делам, запишем на огневую схему данные точной пристрелки всех извилин и ответвлений их позиций, а потом методично, с интервалами в пять минут, ведем огонь. Называлось это — «изматывать противника». Фашистам от нас покоя нет всю ночь напролет, а мы и поспать ухитримся: каждый расчет по очереди ведет огонь в течение часа. Выпустишь в сторону вражеских позиций свою сотню мин — и скорей в нору, где товарищи, прижавшись друг к другу, уже накопили тепло.
До этого не обращал внимания, а в войну заметил: уязвимей всего к холоду коленки. Может быть, оттого, что на коленках у человека нет ничего сохраняющего тепло: кожа да кости… И уж тут спасала солдата шинель. Полы у шинели длинные. В походе или в атаке это, конечно, минус: путаются в ногах, приходилось засовывать под ремень, чтоб не мешали бежать. А вот во время сна минус оборачивался плюсом: полами шинели очень удобно было укутывать стынущие ноги.
Более удачную для солдата одежду не придумаешь! И материал для нее выбран подходящий: шинельное сукно не только греет хорошо, к нему и снег не липнет, и присохшая глина легко удаляется, дождь тоже с него скатывается, быстро оно сохнет. Трудней отчищалась сажа. Ведь и светильники у нас были. В гильзу от сорокапятки нальешь солярки, от той же шинели кусок полы отрежешь, вот и фитиль. Сажа — хлопьями, но можно было пуговицу пришить или письмецо написать. Залезешь в такую нору, и умирать не хочется. «Как, — думаешь, — уютно! Как хорошо-то!»
Окоп — рабочее место солдата, огневая позиция. Но это и жилище его. Вспоминаю и не устаю восхищаться волей человека к жизни. Казалось бы, окоп готов и нора вырыта — забирайся в нее да успевай отсыпаться, пока не прозвучала команда к бою. Но нет. У человека уже разгорелась страсть к благоустройству: начинает выдалбливать одну нишу для гранат, другую для патронов, третью для автомата, чтоб под рукой был. А там и котелку охота определить место… Вот уже и обжил солдат свой окоп, вот уже и дорожит им.
Команда «Минометы — на вьюки! Вперед!» иногда отзывалась в душе мгновенной болью расставания с обжитым кусочком земли. А уж врагу уступить свой окоп было смерти подобно.
Фашисты почему-то ленились рыть для себя окопы. То ли не рассчитывали долго засиживаться в «котле», то ли не по зубам оказалась им наша мерзлая земля под Сталинградом. Не знаю. Но бывало, что свои огневые позиции они строили из замерзших трупов. В два-три слоя выложат стенку из трупов вокруг себя, засыплют ее снегом — и готово укрытие. Окоченевшие трупы мертвых гитлеровцев защищали живых от пуль и осколков. Но не завидовал я немцам, когда наступали внезапные оттепели… Да и полковые наши 76-миллиметровые пушки легко разрушали подобные «инженерные сооружения».
Пленные немцы, обхватив головы руками и раскачиваясь, часто бормотали: «О, майн гот!» Понятно: «О, мой бог!» Но что означает «Gott mit uns»? Такая надпись была на бляхах гитлеровских солдатских ремней. Ремни крепкие, из настоящей кожи. И снять бы, думаешь, с убитого фашиста ремень, подпоясаться добротным ремнем самому, да надпись на медной бляхе — рельефная, четкая, как на могильной плите — останавливает. Узнать надо сначала, что она обозначает по-русски. А то нацепишь на себя неизвестно что… «Gott» — понятно: «Бог». А остальные два слова? Вот когда я пожалел, что ленился в школе изучать немецкий. С десяток наших траншей и окопов облазил («А хрен его знает!», «И знать не хочу!» — отвечают мне все), пока наконец не нашелся один солдат, бывший учитель сельской школы, который, изрядно попотев, перевел загадочную фразу. Вот оно что, оказывается: «С нами бог!»
На трупах из оттаявших «инженерных сооружений» гитлеровцев эта надпись теперь воспринималась как особенно едкая над ними насмешка.
А рядовые немецкие солдаты и не знали, что они в «котле». Из показаний пленных становилось ясно, что фашистское командование всячески скрывает от рядового состава страшную правду, чтобы не лишать солдат надежды на победу и заставить их сражаться с нами до конца. Я сам видел пленного немца, который был контужен и как заведенный упорно твердил: «Их гее нах Москау!» — «Я иду на Москву!»
* * *
На днях я впервые увидел противотанковых собак. Я, как таежный человек, очень люблю собак и, когда узнал о собаках-смертниках, сильно расстроился. При чем тут безответное животное, радость детства? Собака — преданный друг. Собака верит человеку, а человек обманом посылает ее на гибель под танк!.. Ноги мои подкашиваются, но несут меня к собакам, они тут, рядом, со своими собаководами-солдатами — ждут своего часа… Пестрые, лохматые… Уши висячие и торчком. А этот — одно ухо стоит, а другое висит — шалопаем был, видать… Рядом приготовлен тючок со взрывчаткой килограммов на восемь… Смотрит на меня, наклоняя свою голову то влево, то вправо, надеясь на угощение…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
