— Ур-ра адмиралу! — дружно закричали моряки.
Вечером Дрейк позвал пажа и приказал вызвать матроса по имени Питер.
— Вот твоя чаша, Питер, как я и обещал. — Он протянул ее матросу. — Ты никому ничего не сказал?
— Нет, сэр. Не знаю, как вас и благодарить за такой подарок. — Питер вертел изысканную вещь в своих огрубевших руках, любуясь ею и боясь ненароком испортить.
— Не стоит благодарности, я только выполняю обещание. Можешь идти. И позови юнгу.
— Есть, сэр! — рявкнул матрос и стремглав вылетел из каюты.
Через минуту тихонько постучали, и вошел юнга.
— Вы меня вызывали, сэр?
Дрейк долго молчал и сурово смотрел на парнишку, отчего тот сначала покраснел, а потом стал белым, как простыня.
— Днем на построении я отдал тебе серебряную чашу и приказал отнести в мою каюту. Ты выполнил приказ?
— Да, выполнил, — еле выговорил юнга.
— Ну и где же она?
Парнишка обвел каюту взглядом, боясь пошевелиться, и тихо сказал:
— Не знаю, сэр. Но я точно принес ее сюда и поставил на стол, клянусь Богом.
— Успокойся, я тебе верю. — Дрейк приветливо улыбнулся. — Но чаши, как видишь, нет. Куда же она могла подеваться?
— Не знаю, сэр.
Юнга был готов потерять сознание.
— Может, ее украли?
— Может быть, сэр.
Дрейк встал, прошелся по каюте в раздумий и наконец сказал:
— Передай мой приказ вахтенному офицеру и боцману обыскать всех. Ты держал чашу в руках и легко сможешь ее опознать. Если обнаружится, что ее действительно украли, виновного вздернуть на рее. Ты меня хорошо понял?
— Так точно, сэр.
— Тогда иди.
На следующее утро была казнь. Казнили за воровство третьего канонира Питера О’Нила. Чашу нашли у него. Нашли почти сразу, потому что этот глупый матрос и не думал ее прятать, а напротив, уверял, что ему подарил ее сам адмирал за верную службу. О’Нил был немало удивлен тем, что его схватили, и все отрицал до самого конца.
Казнили его перед строем, в назидание всем остальным. Воровство на кораблях во все времена наказывалось очень сурово. Матроса исповедовал корабельный священник, а потом под бой барабанов его повесили на рее, где он проболтался до первого шторма.
А после второго месяца пути на «Золотой лани» началась цинга. От одной солонины у матросов выпадали зубы, кровоточили десны, а потом они умирали. Так продолжалось до тех пор, пока не причалили к острову Тернате в Индийском океане, где смогли пополнить запасы. Отойдя от этого острова через несколько дней, они причалили к другому, необитаемому, острову, где вытащили «Золотую лань» на берег и в последний раз перед возвращением занялись ремонтом…
Глава 9. Спирька
«…Огромный зал, освещенный пылающими смоляными факелами, был полон. За продолговатым столом сидели два десятка рыцарей в железных латах. Еще столько же стояли за их спинами. По стенам на небольших скамеечках сидели несколько дам. Головы всех присутствующих были повернуты в одну сторону — в направлении большого камина, в котором на вертеле поджаривалась туша быка. Сбоку, рядом с замершими на месте собаками, примостилась парочка трубадуров. Все неотрывно смотрели на постепенно покрывающееся золотистой корочкой мясо, на жир» с шипением капающий в огонь.
Вдруг в зал вошел король. Зубчатая золотая корона на голове и горностаевая мантия не оставляли никакого сомнения в том, что это был действительно он. Вместо скипетра король держал в руках большую вилку с двумя длинными зубцами.
Подойдя к камину, он несколько раз ткнул вилкой в разные места туши. Затем, повернув голову к залу, громогласно объявил:
— Не откажите в любезности откушать, чем Бог послал!
Что тут началось! Рыцари повскакали со своих мест и, расталкивая друг друга, ринулись к камину. Пытаясь оторвать от туши куски, они падали, образовав грандиозную свалку. Другие, пытаясь залезть по чужим спинам, съезжали вниз, производя при этом страшный грохот своими тяжелыми доспехами…»
Никита открыл глаза. Металлический грохот не прекращался. Время от времени затихая, он сменялся новым, еще более сильным.
Ужасно болела голова.
Приподнявшись на локте, Никита огляделся вокруг. Он находился в маленькой комнате без окон, выложенной большими, грубо отесанными камнями. В углу чернел небольшой дверной проем. Единственным источником света была открытая дверца железной печки, в которой, потрескивая, горели поленья. Печка была снабжена уходящим в стену дымоходом. Света было совсем немного, однако Никита сумел разглядеть человека, склоненного над печкой. Это был одетый в лохмотья старик. Длинные седые волосы и борода едва не касались раскаленной печки. Сидя на корточках, старик что-то помешивал в большой чугунной сковороде. Судя по запаху, это было мясо.
Услышав шевеленье в углу, старик повернул голову к Никите:
— Ну что, очнулся, бедолага?
— Где я? — встревоженно спросил Никита. Снова откуда-то сверху послышался страшный грохот.
— Хе-хе, — продолжая помешивать свою стряпню, ухмыльнулся старик. — В подземелье, где же еще. Или бандюги, что тебе по башке настучали, еще и память отшибли? Забыл, как орал тут на всю Ивановскую: «Люди! Люди!..» Вот эти «люди» и пришли…
Никита ощупал свое тело. Голова была перевязана какой-то тряпицей. Все остальное вроде было цело Вот только…
— А где же моя одежда? — Никита лежал на старом соломенном матраце босой, в одной нижней рубахе и подштанниках…
Старик снова хихикнул:
— Чудак человек! Одежонка твоя давно на Хитровке продана. Сапоги, небось, новые были? Ну, поминай как звали. На-ка, надень пока.
И он кинул Никите старые, перевязанные веревками опорки. Сев на матрасе, Никита натянул их на босые ноги.
— И давно я тут?
— Да уж вторые сутки пошли, как я тебя подобрал. Кровищи было!.. Ну ничего, вроде жив. Пододвигайся, жрать будем.
Предложение было как нельзя кстати. Никита живо поднялся и подсел к печке.
— Держи. — Старик протянул ему старую, видавшую виды деревянную ложку. — Хлебай!
Вид у пищи, приготовленной стариком, был весьма неаппетитный. Несколько кусочков черного мяса плавали в мутной жиже, состоящей из распаренного хлеба, гороха и пшена. Заметив недоумение Никиты, старик пробурчал:
— Давай-давай. Объедки — высший сорт. Вчера в одном приличном трактире разжился.
С трудом проглотив первую ложку, Никита уже не мог остановиться и через минуту уплетал за обе щеки. Старик только посмеивался.
— И каким это ветром тебя занесло сюда? Человек ты, я вижу, нездешний. Студент, что ль?
