Вильям, однако, участвовал во всем этом без особого энтузиазма. Он прокручивал в уме то один план, то другой, и все они никуда не годились.
Он вошел в столовую на ланч раньше, чем обычно. Там были только его старшие брат и сестра, Роберт и Этель. Он вошел, прихрамывая, закусив губу и сведя брови от боли.
— Привет! Что стряслось? — спросил Роберт, которого за завтраком не было, и он забыл о «Надежде».
— Я растянул связку, — жалобно сказал Вильям.
— Садись, приятель, дай-ка посмотрю, — сказал Роберт сочувственно.
Вильям смиренно сел на стул.
— Которая?
— Э… эта.
— Однако хромал ты на другую ногу, — холодно сказала Этель.
С растяжением связки было покончено.
Встреча в «Надежде» должна была начаться в три. Родные Вильяма отнеслись с полным безразличием к его жалобам на острую зубную боль, начавшуюся в половине третьего, на острый ревматизм без двадцати пяти три и на приступ печени (Вильям считал, что эта идея ему ниспослана свыше, ведь именно из-за печени отец не ходил на работу) без двадцати три. Без четверти Вильям был в холле, одетый для «Надежды».
— Я уверена, тебе понравится, — сказала миссис Браун, желая его успокоить. — Ты будешь там играть и хорошо проведешь время.
Ответом Вильяма было лишь гордое молчание.
— Эй, Джамбл! — позвал он.
Как бы то ни было, жизнь не такая уж беспросветная, раз у него есть Джамбл.
Пес примчался из коридора, ведущего в кухню, морда была вымазана соусом, полуобглоданную кость он уронил на ковер в холле и с нетерпеливым восторгом смотрел на хозяина.
— Вильям, на встречу ты пойдешь без собаки.
— Почему? — возмущенно спросил Вильям. — Не понимаю почему? Собаки ведь не пьют пиво[4]. У них такое же право присутствовать на этой встрече, как и у меня. Совсем все запрещается, да?
— Но я уверена, что ему не позволят находиться там. Никто не ходит на собрания с собаками.
Миссис Браун крепко держала Джамбла за ошейник, и Вильям нехотя отправился один.
— Надеюсь, тебе там понравится, — крикнула миссис Браун весело.
Общество трезвости в Англии тоже называется «Надежда».
Он повернулся и посмотрел на нее.
— Удивляюсь, как я еще не умер, — с горечью сказал он, — от всего того, что мне приходится терпеть.
Он шел медленно, совсем удрученный. Около калитки остановился и осторожно окинул взглядом улицу. По ней, с коротким интервалом друг от друга, двигались три фигуры. Это были Генри, Дуглас и Джинджер.
Первым побуждением Вильяма было рвануть назад и дождаться, пока они пройдут. Но что-то в их облике поразило его. У них тоже был удрученный и пристыженный вид. Он дождался первого. Генри робко взглянул на него и хотел было пройти мимо.
— Значит, ты тоже идешь? — спросил Вильям.
Генри от неожиданности разинул рот.
— Она к твоей маме тоже приходила? — ответил он вопросом на вопрос.
Он удивился, когда увидел позади себя Джинджера и Дугласа, а Джинджер удивился, увидев позади себя Дугласа. Дальше они пошли вместе, в унылом молчании. Джинджер поднес руку к горлу.
— Сильно болит, — пожаловался он. — Зачем только меня отправили!
— Я тоже больной — сказал Генри. — Я говорил им.
— И я, — сказал Дуглас.
— И я, — сказал Вильям с хриплым невеселым смехом. — Какие жестокие, заставили совсем больных выйти из дома.
У входа в здание они остановились, и Вильям с тоской устремил взгляд на спортплощадку.
— Нельзя, — уныло сказал Джинджер, — узнают.
Они вошли в дверь.
Внутри сидела группка скучающих смурных детей, которые приходили сюда только потому, что надеялись на угощение.
Миссис де Виэ Картер выплыла к ним вся в оборках, с развевающимся шарфиком, распространяя запах духов.
— Милые дети, — сказала она, — добро пожаловать на нашу встречу. Это, — обратилась она к постоянным членам «Надежды», и те устремили сонливые взоры на «разбойников», — наши новые друзья. Им с нами будет хорошо! Идемте, дорогие детки!
Она усадила их в первом ряду и, встав перед ними, продолжила:
— Ну, милые девочки, милые мальчики, какими вы должны быть на наших встречах?
И в ответ раздалось заунывное:
— Спокойными и вежливыми.
— У меня есть имя, дорогие дети.
— Спокойными и вежливыми, миссис де Виэ Картер.
— Вот именно, дорогие дети. Спокойные и вежливые. Теперь вы, наши новые маленькие друзья, какими я хочу вас видеть?
Молчание.
«Разбойники» сидели испуганные, оцепенелые, словно выставленные на позор и бесчестье.
— Такие вы застенчивые, да? — и она протянула руку.
Вильям сумел увернуться, и лицо Джинджера оказалось плотно прижатым к бриллиантовой броши.
— Я уверена, скоро ваша застенчивость пройдет. Нам так хорошо здесь. Хорошо и весело. Ну, дорогие дети, как у нас тут?
И опять заунывный хор:
— Хорошо и весело, миссис де Виэ Картер.
— Вот так. Теперь вы, милашки в первом ряду, вы мне скажите. Вильям, голубчик, ты начнешь. Как у нас тут?
В эту минуту Вильям был, пожалуй, близок к самоубийству. В глазах Генри он перехватил огонек. Генри это ему припомнит. Вильям кашлянул, но не ответил.
— Тогда ты скажи мне, Генри, мальчик мой.
Генри покраснел, и Вильям приободрился.
— Ах, в следующий раз они уже не будут так стесняться, вы согласны со мной, милые дети?
— Да, миссис де Виэ Картер, — прозвучал равнодушный ответ.
— Ну, начнем с одной из наших песенок. Откройте свои книжки. — Она села к пианино. — Номер пять, «Искристая водичка». Приготовились, дорогие мои. Готовы?
Она взяла вступительные аккорды.
«Разбойники», хотя у них и были книжки, к хору не присоединились. Против самой газированной воды они ничего не имели, но петь не хотели.
После заключительных аккордов миссис де Виэ Картер сказала:
— Теперь, милые дети, мы поиграем в одну из наших игр. Вы начнете сами, хорошо, детки? А я пойду узнаю, почему маленький Тедди Уиллер не пришел. Он не должен пропускать, не правда ли, дорогие? Ну, какую игру мы выберем? На прошлой неделе мы играли в «киску на углу», да? А сейчас давайте в «шелковицу». Нет, не в «пьяницу», дорогой. Это плохая, грубая игра. Ну, я пойду, а вы постарайтесь расшевелить этих четырех застенчивых милашек, чтобы они чувствовали себя здесь как дома, хорошо? Играйте тихо. И прежде, чем я уйду, скажите мне, какими вы должны быть — четыре слова!
