– Ну так почему же тебя выгнали?
– Сын одного из членов Совета сказал, что он уже готов быть учителем.
– А он был готов?
– Нет.
– А почему же ему поверили?
– Так устроен этот мир, мальчик. Здесь принято говорить такие слова, в которые не верят не только окружающие, но и сам говорящий. Но все при этом согласно кивают. Это такая как бы игра, и в ней такие правила. Вернее, многим участникам кажется, что всё не по-настоящему, а на самом деле пока они так играют, всё вокруг меняется. Ставки в этой игре очень большие: свобода, независимость и сама жизнь. Но им это непонятно, потому что они увлечены игрой. А когда начинают понимать – уже поздно. За это время игра вышла на новый виток и правила изменились, но они не могут сказать об этом потомкам – их уже никто не поймёт и никто не поверит, потому что все привыкли не верить и думать, что это игра. Такой замкнутый круг, понимаешь?
– Ой, как всё сложно. Но про игру я понимаю. Как будто прятки, да? Все прячутся и не знают, что игра уже закончилась?
– Да, так и умирают в своих норах, куда залезли во время игры.
Мальчик пригорюнился. Ему было ужасно жаль этого умнейшего и добрейшего из дедов. К тому же мальчик устал.
– Ты обычно так мало говоришь, а сейчас так длинно.
Пастух звонко, по-детски рассмеялся.
– Да, ты прав, мне здесь совершенно не с кем поговорить, а в тебе я нашёл интересного слушателя и собеседника, прости. Хорошо, я потом тебе расскажу нашу историю, когда мы спокойно будем сидеть дома и пить чай, а ты будешь готов слушать.
Из-за угла выбежала орава детей. Мальчик уже привык к уродству местных и перестал его замечать. Дети были как дети – чумазые, весёлые. Они остановились, почтительно поклонились пастуху и о чём-то его спросили на их языке, указывая пальцами на его маленького спутника. Дед коротко ответил, дети в ужасе бросились врассыпную.
– Чего они испугались?
– Они спросили, кто ты такой, а я ответил, что ты – из-за холма.
– И чего же они испугались? – настойчиво повторил мальчик.
– Понимаешь, весь этот мир, что знаком им, их родителям, их дедушкам и бабушкам – он лежит здесь, у этого кольца холмов. Даже внутри этого мирка есть много запретных зон. Это разрушенные деревни и города врагов, как тот, что ты видел вдалеке. А то, что за холмами – это табу, вечный строгий запрет. А этот холм, самый большой, считается тут священным. Он отделяет наш мир от того, незнакомого и враждебного. И на холм могут подниматься только члены Совета старейшин, чтобы слушать Великий голос.
Мальчик вытаращился – таких сказок давненько ему не рассказывали, да он, вроде, уже и большой для сказок.
– Я думаю, что тебе придётся мне очень многое рассказать, я ничего не понимаю, – юный путешественник скуксился и готов был заплакать, он-то считал себя уже практически взрослым, а тут…
– А ты не расстраивайся. Того, что у нас происходит, не понимает и большинство взрослых, которые здесь живут. А уж если рассказать твоим маме и папе – они поймут ещё меньше, чем ты.
– Почему это? – обиделся за родителей мальчик.
– Потому что у взрослых есть сформировавшиеся представления о мире. И если что-то в эту картину не вписывается, они отказываются в это верить. Мозг просто отрицает ту информацию, что не соответствует составленным им клише. У тебя была такая игрушка в детстве, где есть прорези квадратные, круглые, фигурные и туда надо запихнуть соответствующей формы детали?
– Где-то дома видел…
– Вот так устроен мозг у взрослых. У него круглые прорези для информации, и ты туда не запихнёшь квадрат, пока не обломаешь ему края. А у детей мозг гибкий, туда помещается всё.
– А почему нельзя ходить в разрушенные города врагов?
– Старейшины боятся, что люди найдут там старые книги, уцелевшие в пожарах, или картины и узнают другие версии истории, проникнутся симпатией к уничтоженным врагам, начнут их жалеть.
– Разные версии истории?
– Ну конечно! У истории много версий, так было всегда и везде. Ты сейчас у себя в школе изучаешь версию нынешних победителей, а завтра ими могут стать другие – и история сильно поменяется.
– Но как же так? Вот меня родители, например, возили в прошлом году в Рим. Там стоит Колизей. Он там стоит две тысячи лет, ты представляешь! И сколько бы победителей не сменилось там, Колизей остаётся Колизеем и история у него одна.
– Ты был в Риме? – название города пастух произнёс с придыханием, и в его глазах, единственном живом месте на обветренном и обожжённом лице, на секунду проявилась зависть. – С ума сойти! Для меня это словно другая вселенная, а ведь мы живём с тобой на одной планете!
Старик шёл потрясённый, слегка покачивая головой, словно сам с собою вёл оживлённый спор. Мальчик внезапно испытал жалость к пастуху, погладил по руке и заглянул в глаза.
– Ну, может, ещё съездишь когда-нибудь.
Дед засмеялся.
– Нет. Я никогда не буду в Риме. Но зато Рим есть во мне, – он ткнул пальцем в свой морщинистый лоб. – Кстати, о Колизее. Это просто здание, памятник. И в свете нашего разговора нужно рассмотреть – памятник чему. По замыслу создателей и по замыслу сегодняшних правителей, заинтересованных в том, чтобы их история выглядела красиво и пышно, это памятник династии Флавиев: красивой, победоносной истории Рима, бесконечному празднику в его стенах. Ты же эти картинки видел, когда смотрел на Колизей? Блеск Рима в период его расцвета, отсветы солнца на бронзовой броне отважных гладиаторов, нарядные одежды и драгоценности патрициев-зрителей в первых рядах?
– Блеск! – согласился мальчик.
– А ведь Колизей сам по себе – памятник переписывания истории. Его построили на месте пруда в парке Нерона, в его «Золотом доме», гигантском дворце. Стёрли до основания дворец прежнего, «плохого» императора, засыпали пруд и поставили памятник новому, «хорошему» императору. Чтобы народ там предавался развлечениям и вспоминал строителей – Веспасиана и Тита – добрым словом.
– Но я про Нерона тоже знаю, – упрямился молодой собеседник.
– Ты знаешь о нём как о плохом императоре, убийце, узурпаторе и сумасброде, так?
– Ну да, а разве это не так?
– Так, конечно. Но история в действительности не пишется чёрными и белыми красками, как потом преподносится в учебнике. Если бы ты увидел роскошный дворец Нерона и огромный сад, который мог украсить город лучше очередного амфитеатра, пусть и колоссального, ты бы уже начал сомневаться: а так ли плох император, который оставил после себя такую величественную красоту?…
– Возможно, – мальчик задумался.
– Но и это ещё не всё, – не унимался старик, который никогда не увидит Рима. – Колизей – это ещё и памятник победы Флавиев над восставшей Иудеей, памятник разрушенному Иерусалиму и Второму Храму. Памятник, между прочим, сооружённый пленными иудеями, которых увезли с родной земли, и на средства, награбленные в том же Храме. Когда ты смотрел на него, ты видел строителей-невольников, жестоко истязаемых надсмотрщиками? Умирающих от голода жителей осаждённого Титом Иерусалима? Убивающих своих жён и детей защитников Масады?
