Эрик знал, что кожа столько не выдержит: начнёт трескаться, зальется кровью. А предчувствовал ли это папаша?
Для того чтобы перенести 75 ударов, когда розги покраснеют от крови уже где-то после пятидесяти, требовалось еще перед экзекуцией каким-то образом зажечь в себе много синей ненависти. Эрик знал это.
Они вошли в детскую комнату. Папаша взял маленького брата за руку, вывел его и осторожно закрыл дверь. Потом он подошёл, сел на край кровати и почиркал розгами по воздуху, якобы для того, чтобы проверить. Как будто ранее до тошноты не занимался подобными тестами.
«Спускай брюки», — сказал он голосом, лишённым эмоций.
«Я видел, что это был ты, папа, — неожиданно для себя и вопреки всем прежним соображениям осмелился заявить Эрик. — Я сидел наверху на дубе у качелей и видел, как ты подошёл к нашим доберманам. Ты огляделся. Потом ты спустил сначала Рема, а потом Ромула. И ты смеялся, когда натравливал их на колли».
Папаша уставился на него широко открытыми глазами. Эрик стоял, решив для себя не моргать и не отводить взгляд. Пусть даже будет пощёчина. Он сконцентрировался на своей обязательной ненависти.
Это продолжалось вечность.
Потом папаша медленно поднялся и подошёл к двери, приоткрыв, вытащил ключ, вставленный с другой стороны. Потом запер замок на два оборота изнутри. Затем медленно двинулся назад к кровати.
«Спускай брюки», — повторил он сквозь зубы.
Эрик не помнил почти ничего из той трёпки. Только что он вроде бы видел во сне, своём синем наполненном ненавистью сне, как мама стояла там снаружи и стучала в дверь и плакала. Но это были очень ненадёжные воспоминания.
Он не мог ходить в школу неделю после этого. «Грипп», — написал папаша в записке классному руководителю. А спустя много времени, когда пришла весна и комната наполнилась ярким светом, он обнаружил на белых обоях с изображением играющих детей, лошадей и парусников маленькие коричневые брызги до самого потолка.
Для 6 декабря погода выдалась не холодная. Плотный туман лежал на учебном плацу, когда мальчики шагали строем со знаменосцами впереди. Школьный оркестр, в котором доминировали барабаны, играл марш. Кэп выкрикивал приказы о различных построениях, и каждый класс разбился на четыре отделения во главе с командирами групп. Потом спели «Наш Господь — наша защита» и под барабанную дробь проследовали наверх в актовый зал, чтобы выслушать речь директора о мировом зле.
Россия оккупировала Венгрию, и коммунизм угрожал свободе. Директор рассказал о большой войне, где он лично был корреспондентом. Было не совсем понятно, чем он конкретно занимался, но, судя по рассказу, вклад его в процесс, а также в итоги Второй мировой войны оказывался весьма значительным. К сожалению, сейчас водоворот зла угрожает втянуть нашу страну и наш народ в новое побоище. Но к счастью, у нас существуют достойные традиции, о чём помимо всего прочего следует напомнить в такой день. Густав II Адольф в проигрышной на вид ситуации победил русских и сделал Балтийское море внутренней шведской акваторией. Наша дисциплина, наши простые нравы и лучшие национальные черты сыграли в том решающую роль. А вы, мальчики, — будущее Швеции. Именно вам предстоит защищать нашу родину. От кого? Наш враг хорошо известен. И неважно, что отношения с ним не дошли до открытой военной конфронтации. Ваши будущие личные успехи сделают нашу страну сильнее и увеличат её способность к сопротивлению. Демократия — самое главное, именно об её защите идёт речь. Сейчас вашим полем боя является поле основного образования. Все вы будущие администраторы, инженеры, изобретатели, офицеры, руководители предприятий. Вам и создавать моральное и техническое превосходство нашей страны над варварским агрессором. И пусть он пока что имеет перевес в войсках и вооружении. Но скоро и у Швеции будет ядерное оружие, с которым в случае нападения мы сможем уничтожить, например, Ленинград. Помните об этом! А сейчас марш по классам, чтобы продолжать оборонительную борьбу против зла.
Между тем следующим по расписанию уроком для класса Эрика стояла музыка, которую преподавал плохой учитель, то есть один из тех, кто взял за правило не только ругать учеников, но и при случае поколачивать. В отличие от хороших, которых слушались, с этими боролись всеми возможными способами. Причем Эрик нередко выступал заводилой.
Учитель музыки имел жидкую козлиную бородку и длинные волосы, которые слегка спадали на лоб, когда он, размахивая указкой или линейкой, устремлялся между партами к намеченной жертве.
На этот раз, находясь в плену утреннего настроения, возбужденного директором, он разразился обличительной речью в адрес соседней державы. После чего потребовал коллективно исполнить «Наш Господь — наша защита».
«Не намекает ли учитель, что, если русские придут, мы сразим их песнями наповал?» — невинно вопросил Эрик под естественный хохот исполнителей. Который не прекращали намеренно, чтобы обострить ситуацию. И учитель музыки «клюнул»: схватив указку, бросился с кафедры к заводиле. Намерение его было недвусмысленным: ударить. Но вместо того, чтобы сжаться под горящим взглядом, даже обхватить руками голову, ожидая наказания, Эрик спокойно поднялся из-за парты и взглянул прямо в пылающие учительские глаза. И тот вдруг заколебался. Грозный замах страшилкой не нашел своего естественного разрешения.
«Если ударишь, тебе придётся раскаиваться в этом каждый урок до конца семестра», — сказал Эрик. Указка робко дрогнула и слегка опустилась. Эрик осторожно поднял левую руку, чтобы перехватить оружие в случае атаки.
«Ты угрожаешь мне», — пропыхтел человек с козлиной бородкой.
«Тебе нравится драться, но за это придётся отвечать», — парировал Эрик, спокойно зажимая указку в десяти сантиметрах от своего лица. Он держал её крепко и снова встретился взглядом с учителем.
«Ты считаешь, что всё будет по-твоему, если дерёшься указками и линейками, — продолжил он (всё ещё продолжая обращение на ты). — Но имей в виду, что больше ничего такого у тебя не получится. Ты выглядишь как козёл. Вообще-то тебя называют Болтом, но теперь ты получишь имя Козёл».
Эрик отпустил указку и сел. Он начал ритмично хлопать в ладоши и одновременно кричать в такт «Чёртов козёл», «Чёртов козёл», «Чёртов козёл» и кивнул Каланче и Ёрану, которые тут же присоединились к нему. Скандирование становилось всё громче и громче. Вскоре в такт с хлопками Эрика кричали все. Козёл (ибо теперь его звали именно так) выскочил из классной комнаты.
Результат не составляло труда предсказать. После перерыва на завтрак Эрика вызвали к директору. Обычно это вызывало страх не только из-за серьёзности момента и всех его мыслимых малоприятных последствий, но и потому, что под начальственным столом постоянно сидела и рычала старая злая овчарка.
Эрик готовился к допросу весьма основательно. Прежде всего, позаимствовал у Толстого Йохана туфли с закруглёнными носами на толстой подошве, которые выглядели благообразнее его остроносой замши. Пригладил чуб, обратив его в мальчишескую чёлку. Избавился от вызывающей раздражение некоторых педагогов красной шёлковой куртки. Так обеспечивалась как бы материальная часть ожидаемой конфронтации. Но предстояло еще отработать лексику. Эрик умел без труда подражать речи образованных граждан среднего класса. Известно было, что это импонирует разного рода официальным или полуофициальным лицам. Они как бы узнавали в представителе юношества или себя, или кого-то из начальства. Вообще, правильная литературная речь расценивалась как надёжный признак невиновности, хорошего воспитания, успешного пребывания в Школе, и даже защита от исключения, что, разумеется, являлось самым ужасным из возможных наказаний. Без образования в шведском будущем могла светить только рядовая работа.
