Минут через десять после прибытия гость был препровожден в небольшой зал на первом этаже, с камином, к которому он прислонился, рассматривая картины, развешенные на обитых желтой парчой стенах, когда снаружи послышался шум въезжающих на просторную Дворцовую площадь карет, свидетельствовавший о прибытии короля и его свиты. Выглянув незаметно в окно, Луиш-Бернарду узнал короля, выходившего из первой кареты, в сопровождении двух человек. Следом послышались шаги, приближающиеся к залу, в котором находился Луиш-Бернарду, и в зал вошел граф де-Арнозу. Он осведомился о том, как прошло путешествие, и сообщил, что Его Величество только что вернулся с утренней охоты и что он примет его сразу, как переоденется. Граф присел рядом, чтобы составить компанию гостю, и они провели некоторое время за светской беседой, в ожидании короля.
Ждать пришлось недолго. Десять минут спустя, возвещая о своем приближении тяжелой поступью по кафельному полу и своим громким голосом, отдавая кому-то на ходу распоряжения, появился и сам Дон Карлуш. Одет он был довольно скромно, в серый шерстяной костюм с замшевым жилетом темно-зеленого цвета и подобранным в тон галстуком. Лицо его было слегка обветренным, светлые с проседью волосы и ярко-голубого цвета глаза выдавали в нем потомка нескольких европейских династий, преимущественно северных. Голос короля был довольно низким, рукопожатие несколько небрежным, однако глаза смотрели прямо на собеседника в то время, как он его приветствовал. В целом, король производил впечатление человека, внушающего почтение, несмотря на его полноту и на то, что все последнее время он находился в центре бурных политических дебатов, в которых одна часть страны его обожала, а другая ненавидела. Разговор продолжался стоя: когда были пройдены обычные для этой ситуации формальности и после того, как он выразил благодарность за то, что Луиш-Бернарду соблаговолил приехать в Вила-Висоза, Дон Карлуш сказал:
— Ну, что ж, мой дорогой, как вы, наверное, знаете, я только что вернулся с охоты, а у охотников зверский аппетит. С охотой или без нее, аппетит — это то, чем я славен. К счастью, слава эта идет мне во благо… в отличие от другой. — На этих словах Дон Карлуш улыбнулся открытой улыбкой, в то время, как Луиш-Бернарду, смутившись, не понимал, стоит ли ему тоже понимающе улыбнуться, или же, наоборот, не показывать, что он догадывается, о какой такой «другой славе» король ведет речь. Хотя всей стране было известно, что Сеньор Дон Карлуш — охотник не только до куропаток, зайцев, оленей или кабанов в Вила-Висоза, но также и до служанок, дочерей местных обывателей, жен некоторых представителей городской знати или совсем простых девушек, стоящих за прилавком местного магазина. В этом и у короля, и у самого Луиша-Бернарду вкусы, что называется, совпадали.
— Что ж, — продолжил хозяин, — надеюсь, с чувством голода у вас, после вашей поездки, тоже все в порядке. Потому что довольно скоро вы убедитесь, что поесть в наших местах можно очень недурно. Это будет мужской обед. Идите со мной, и я представлю вам остальную часть нашей компании. Если вы не против, сначала мы спокойно пообедаем, а потом, уже вдвоем, с глазу на глаз поговорим о том, ради чего я вас сюда позвал.
Это и вправду был исключительно мужской обед. За те несколько часов, которые он провел в Вила-Висоза, Луиш-Бернарду так и не узнал, была ли там королева Дона Амелия: дело в том, что она проживала отдельно, в Лиссабоне и Синтре, вместе с доверенными дамами — своими подругами и французскими кузинами, которые приезжали навещать ее и которым она жаловалась, что у нее с мужем «уже прошел этап раздельных спален и настало время раздельных дворцов».
Четырнадцать присутствовавших за обедом мужчин были посажены по обе стороны огромного стола, за которым легко уместились бы и с полсотни человек. Король сел в центре и подал знак Луишу-Бернарду, чтобы тот сел с противоположной от него стороны. У каждого места было меню, и все принялись с интересом изучать его. Дон Карлуш был известен тем, что придавал этим меню огромное значение Иногда даже, здесь, в Вила-Висоза или на борту королевской яхты «Амелия», король составлял их собственной рукой, присовокупляя к ним также и свой собственный авторский рисунок. В тот день шеф-повар Вила-Висоза предлагал уважаемым господам, собравшимся на верхнем этаже, следующее:
Potage de tomates
Oeujfes à la Perigueux
Escalopes de foie de veau aux fines herbes
Filet de porc frai, rôti
Langue et jambon froid
Epinards au velouté
Petit gateaux de plomb[7]
После того, как подали горячий суп из протертых помидоров и белое вино Vidigueira, охотники стряхнули с себя оцепенение, и разговор стал более оживленным. Луиш-Бернарду не мог не заметить, как осторожно обходилась тема, которую кто-то походя назвал «мелкой португальской политикой». Вместо этого разговор начался с обсуждения утренней охоты, после чего перешли к внутригородским историям. Падре Бруно, как рассказывали, подозревался в том, что обрюхатил еще одну прихожанку. Если верить местным слухам, это была уже вторая, меньше чем за год. Однако большинство за столом считали, что история эта — ничто иное, как сплетни, которые распускаются святошами из Церкви Непорочного Зачатия. Последние решили, и совершенно справедливо, что раз симпатичный падре Бруно не может, по крайней мере, сразу — принадлежать каждой из них, преданных местной церкви и обеспокоенных благополучием прошедших через нее священников, то пусть он отныне, как «res publica» достанется им всем вместе, и никому в отдельности. А еще, говорят, на днях случилась перепалка между цыганом и торговцем с площади, закончившаяся стрельбой, беготней и большим переполохом, длившимся все утро. Слава богу, что никого не убили и не ранили. Полиция схватила цыгана и привела его к судье. Тот вынес соломоново решение — послал за торговцем и посадил обоих в местную тюрьму. А торговец-то тот оказался постоянным поставщиком Дворца, куда регулярно привозил сливы из Э́лваша. Король их так любит, что не преминул и сам высказаться по этому поводу, то ли в шутку, а то ли всерьез: «Надеюсь, уважаемый господин судья отдает себе отчет в том, чем может грозить долгое пребывание этого человека в тюрьме!»
За красным вином разговор стал более серьезным и поднялся до уровня обсуждения положения дел в мире и всего, что от него можно ожидать. Кто-то упомянул тревожные новости, поступающие из Санкт-Петербурга. Там, похоже, свершилась настоящая революция. Контроль над ситуацией оказался потерянным, анархисты совершили ряд покушений, «Потемкин», самый главный крейсер императорского военного флота, развернул свои орудия против царской власти. Условия, при которых Россия согласилась на капитуляцию перед Японией, ставшей неизбежной после сокрушительного Цусимского сражения, в котором погибло тридцать четыре из тридцати семи кораблей Второй Тихоокеанской эскадры, вызывали всеобщую подавленность и негодование. Японии достались Порт-Артур, остров Сахалин, Корея и часть Маньчжурии. Впервые азиатская страна побила на море западное государство, размеры поражения были огромными, поскольку теперь Япония становилась крупнейшей морской державой во всем Тихоокеанском регионе: Россия просто-напросто исчезла с театра военных действий, две ее эскадры были буквально раздавлены — одна, даже не вступив в бой, другая была разбита после одного-единственного сражения.
