Я кивнула и покраснела, как школьница. Воистину, Тишкина все видит. Впрочем, я уже давно смирилась с тем, что в агентстве нас с Никитиным считают любовниками.
— Мне абсолютно безразлично, какие у вас отношения с Василием Андреевичем, — продолжала Ольга Романовна. — Однако осмелюсь заметить, что времена рыцарей и прекрасных дам прошли, и, на мой взгляд, вам следует проявлять благоразумие и впредь не вдохновлять мужчин на подвиги.
Я снова кивнула, с мрачным упоением подумав о том, что коли уж времена прекрасных рыцарей, как выяснилось, прошли, то мне ничто не помешает самой отомстить за свою поруганную честь. Возьму вот и проколю у Кирюшенькиной тачанки все четыре колеса, и пусть меня потом осудят Страшным судом и уволят к едрене фене.
— Идите, Алла Константиновна, и работайте спокойно, — примирительно сказала Ольга Романовна. — Кстати, я очень довольна вашими результатами.
— Это исключительно заслуга Василия Андреевича, — с подобострастной улыбкой ответила я и встала, чтобы уйти.
— Прекратите. Я ведь тоже иду на банкет. — Она раскрыла свою сумочку и достала кошелек. — Вот… возьмите.
Не помня себя, я вышла от Ольги Романовны с тысячной купюрой в руках и с мыслью о том, что начальники, они тоже, как ни странно, люди и ничто человеческое, оказывается, им не чуждо. Без всяких объяснений я сунула Васе деньги, он бросил на меня короткий взгляд и, все поняв и оценив широкий жест и благородство души Ольги Романовны, убрал их в сумку.
— Так я заеду за тобой на Щетинкина? — напоследок уточнил он.
Я кивнула и, схватив свой баул, побежала одеваться, ибо время уже сильно поджимало.
9
Я выскочила из офиса, накинув легкую куртку, и отправилась в сторону центра. Путь мой лежал через обширный тенистый сквер. И вдруг я непроизвольно начала замедлять шаг. Потому что, оказавшись в заповедных кущах золотой чародейки-осени, внезапно ощутила всю неуместность привычной городской суеты.
Вокруг было очень тихо, только шорох опавших листьев под ногами прохожих свидетельствовал о реальности этого запредельного мира покоя. Время остановилось. Я сделала то же самое, не спеша вытащила из пачки сигарету и закурила, задумчиво глядя в даль, в глубину реденькой аллеи.
Парк был усыпан красными, желтыми, бурыми и даже зеленоватыми, но уже охваченными тленом листьями. Над головой синело прохладное осеннее небо. Яркое, точно летом, солнце заливало асфальтовые дорожки. Природа увядала, но без какого бы то ни было трагизма. Напротив: очутившись здесь, в осеннем парке, вдохнув прозрачную, звенящую прохладу сентябрьского воздуха с дымной, терпкой горчинкой, я вдруг ощутила утраченный мною в душном офисе, полном искусственных вещей и чувств, непреходящий кайф жизни. Какими незначительными, мелкими неожиданно показались мне так называемые ценности нашего оголтелого, насквозь материального мира! Мое существование проходило день за днем в бешеной гонке с препятствиями, в сером пространстве городских джунглей, между кухней, компьютером и курилкой, в кофеиново-никотиновом угаре, в нескончаемой битве за урожай до полного физического изнеможения и моральной деградации. То была не жизнь, во всяком случае ненастоящая, не моя жизнь, а какое-то нелепое реалити-шоу с надуманным, плоским сюжетом. Я бросила окурок в урну и, покончив с философствованием, сунула в рот жвачку. Психологи утверждают, что мы курим от недостатка любви. Им, конечно, видней.
Продолжив путь, я выбрела-таки на улицу Щетинкина и подошла к пятиэтажному кирпичному зданию. Это был так называемый обкомовский дом, какие строили в свое время для партийного руководства. Варвара Изотовна, хозяйка квартиры, приятная пожилая дама, поджидала меня на балкончике. Она приветливо помахала рукой и, поспешив отворить массивную подъездную дверь, скрылась из вида. За окном качнулся ажурный старенький тюль. Такой же, как сейчас помню, моя мама когда-то купила в Октябрьском универмаге, простояв полдня в очереди…
Распахнулась металлическая дверь. Я поздоровалась с Варварой Изотовной и последовала за ней, отметив исключительную чистоту подъезда, в котором на подоконниках стояли цветы в пластмассовых горшочках.
Квартирка была по современным меркам «бабушкина». Беленый потолок, старенькие, выцветшие обои, обшарпанный линолеум, потемневшая сантехника, белый «больничный» кафель, мебель модная лет тридцать назад, в очередях за которой наши родители дежурили у дверей мебельных магазинов в мороз и зной, в дождь и снег… Матка Боска, сколько тогда у предков было заморочек! Те времена безвозвратно ушли, настали новые — со своими приколами и фишками…
Впрочем, несмотря на допотопную обстановку, квартира производила благоприятное впечатление. Я оценила чистоту и уют, которые создавала и поддерживала здесь, со скидкой на возраст и здоровье, одинокая пожилая женщина, овдовевшая четыре года назад.
Меня поразили большие напольные ходики с кукушкой, мерно клацающие своим механическим нутром. Часы находились в просторной комнате, заставленной книжными стеллажами. Я заинтересовалась библиотекой: здесь было и полное собрание сочинений Владимира Ильича, и томов тридцать Агаты Кристи, и Достоевский с Толстым, и Фенимор Купер. Стругацкие и Беляев, Булгаков и Набоков, Драйзер и Кафка, Золя и Лондон, и много, много поэзии…
— Боже, сколько у вас книг…
— Это муж собирал, — не без гордости пояснила Варвара Изотовна и добавила: — У него здесь был кабинет.
В самом деле, у окна стоял полированный письменный стол с массивным стулом, на столе красовались антикварная лампа и несколько фотографий в рамках, на одной из фотографий сдержанно улыбался молодой светловолосый мужчина.
— Это Григорий Афанасьевич в молодости, — сказала Варвара Изотовна.
— Угу, — кивнула я.
Внезапно она предложила:
— Аллочка, детка, хотите чаю?
Сказать по правде, мы стараемся не распивать с клиентами на просмотрах и показах. Но тут я замялась.
— Идемте на кухню. Я как раз пирожков напекла к вашему приходу.
В самом деле, я еще на лестнице уловила колдовской запах свежей выпечки. Какое искушение! У меня даже началось непроизвольное слюновыделение, как у собаки Павлова. Варвара Изотовна смотрела на меня каким-то преданным, собачьим взглядом. Эх, была не была!
— С удовольствием, — согласилась я, рассудив, что моя профессиональная бдительность в данной ситуации неуместна. Да и жрать мне очень хотелось, что уж греха таить!
Мы сели за стол на кухне и стали неторопливо пить чай с пирожками.
— Не жалко продавать такие хоромы? — спросила я, окидывая взглядом большую, квадратов одиннадцать, кухню.
— Жалко, Аллочка, — виновато улыбнулась Варвара Изотовна. — Ну что ж поделаешь? У меня сын со сношенькой в Москве живут, который год зовут к себе… а я все не решалась. Но теперь уж делать нечего… Олежек мне квартиру там купил, в хорошем районе, да и Светочке надо помочь с детками. У меня ведь двое внучат. Что ж они будут при живой бабушке под присмотром платных нянек расти… Поеду… Да вы не волнуйтесь, Аллочка, я все понимаю… мне ведь надо квартиру побыстрее продать, так что цену я завышать не стану…
