Филипп считал, что с помощью этого честолюбивого человека сможет сдержать слово, данное госпоже де Бюффон…
К началу августа 1788 года в казне государства осталось всего четыреста тысяч франков[20].
Нотабли не смогли договориться о новой системе налогообложения, и возникла срочная необходимость созыва Генеральных штатов, для того чтобы урегулировать финансовые вопросы. Только это высокое собрание, не собиравшееся с 1614 года, могло решить вопрос о Дотациях провинциям и провести фискальную реформу, способную быстро пополнить казну государства. 8 августа Вриенн объявил о созыве Генеральных штатов 1 мая 1789 года.
Обстановка в стране еще больше накалилась, началась судорожная подготовка к выборам депутатов, которым предстояло заседать весной в Версале. Филипп Орлеанский понял, что настал благоприятный момент для мощной атаки против короля. Он велел Лакло составить образец «наказов», которые, по обычаю, должны были составлять избиратели.
Лакло исполнил волю патрона и через несколько дней представил его вниманию документ, «настоящую бомбу, которая должна была разрушить традиционную монархию».
Довольный Филипп разослал этот документ по всей Франции. Там была, например, статья, в которой говорилось, что, поскольку все беды нации проистекают от произвола королевской власти, необходимо составить конституцию, которая определит права и короля, и нации». Шестнадцать остальных параграфов касались налоговой системы, судебной реформы, отмены привилегий, церкви и многого другого. Фактически это был план революции, который позже будут называть «принципами 1789-го», он попал в большинство наказов граждан[21].
Восхищенный своим первым подвигом, Филипп, побуждаемый госпожой де Бюффон (которая больше, чем когда-либо, мечтала переселиться в Версаль), согласился стать депутатом от дворянского сословия и был избран в маленьком округе Крепиан-Валуа. Этот жест, вполне демагогический, только укрепил его популярность. Потом он задумал собрать целую армию провокаторов, «способную ввергнуть Париж в такую смуту и такой ужас, что парижане будут вынуждены, во имя собственной безопасности, восстать даже без посторонней помощи»[22].
Эти молодчики совершили свои первые «подвиги» с Сент-Антуанском предместье 27 апреля 1789 года. Они начали убеждать рабочих торговца обоями Ревенона, что их хозяин якобы утверждал, что человек может прожить и на пятнадцать су в день. Исступленное состояние умов людей способствовало тому, что эти слова были встречены «взрывами ненависти».
Не дав себе труда проверить подлинность слов хозяина, рабочие, которым и так трудно было прокормить семьи в это голодное время, начали выкрикивать в его адрес зверские угрозы.
— Надо убить его! Прикончить! Сжечь его дом!..
И тогда нанятые Филиппом люди возглавили разгром фабрики, разграбили квартиру Ревейона и сожгли его мебель. Полицейский полк был брошен на восстановление порядка. Его встретили градом камней, топорами, пистолетной стрельбой, и демонстрация превратилась в побоище. Вечером полицейский лейтенант насчитал 130 убитых и 350 раненых…
Этот первый бунт кружил головы парижан, они узнали «вкус крови». На следующее утро в предместье Сент-Антуан рабочие, жившие до этого происшествия очень мирно, носили по улицам трупы на носилках, говоря:
— Эти люди хотели защитить Родину; граждане, нужно отомстить за них!
И у людей «сжимались кулаки», как пишет Жуаньяр.
Обитатели Пале-Рояля могли торжествовать. Революция началась…
* * *
5 мая Генеральные штаты собрались на первое заседание в старинном «Зале маленьких удовольствий». Филипп участвовал в заседании, но сидел не на своем месте рядом с королем, а среди дворян с «передовыми» идеями.
Уже на следующий день он смог удовлетворенно констатировать, что Генеральные штаты поделят страну на Два лагеря. Когда дошло дело до переклички и проверки депутатских полномочий, внезапно вспыхнул скандал между представителями третьего сословия и дворянства: как проводить опрос — по сословиям или по численности. Это был кардинальный вопрос. Если бы решили в пользу сословного принципа, большинство было бы обеспечено духовенству и дворянству; в противном случае депутаты третьего сословия, более многочисленные получали преимущество (584 против 561).
Урожай 1788 года был очень плохим, и нищета усилилась зимой 1788/89 года. Зима оказалась невероятно холодной, Сена замерзла по всему течению вплоть до Гавра.
Дискуссия безрезультатно продолжалась шесть недель. Наконец 17 июня потерявшие терпение представители третьего сословия, представлявшие восемьдесят шесть процентов нации, объявили себя Национальным собранием.
21 июня, после клятвы в «Зале для игры в мяч» к ним присоединилась большая часть депутатов от духовенства.
Попытавшись, было воссоединить все три сословия вместе, Людовик XVI был вынужден 9 июля приказать представителям дворянства присоединиться к Национальному собранию. Собрание решило немедленно приступить к разработке конституции и переименовало себя в Учредительное (собрание)…
Филипп и госпожа де Бюффон отпраздновали начало перемен.
— Теперь, — сказала эта очаровательная женщина, — нужно, чтобы восстал весь народ и заставил короля отречься.
Герцог Орлеанский немедленно принял меры. Послушаем, что пишет Монжуа: «Чтобы происходящее в столице повторялось в тот же день во всех уголках Франции, Филипп посылал верных агентов к своим людям в провинции, и они предупреждали о малейших переменах, которые должны были произойти в Париже.
Для самого Парижа Филипп изобрел одну странную уловку, которая оказалась очень действенной. Он выстроил, на некотором расстоянии друг от друга, фонтаны вокруг того нелепого здания, которое до сих пор стоит посреди сада Пале-Рояля. Главные агенты, которых он использовал для исполнения своих замыслов, должны были внимательно следить за струями этих фонтанов. Скажем, если один бил выше остальных, это указывало, в каком именно квартале Парижа следовало мутить воду, поднимая народ. Если все фонтаны одного края начинали бить одновременно, это значило, что нужно действовать либо в северной, либо в южной части города. Если же, наконец, все фонтаны будут бить одновременно, это станет сигналом всеобщего восстания. Благодаря такой сигнализации его приказы исполнялись в мгновение ока. Филиппу не было нужды лично общаться со своими подчиненными, он избегал опасности письменной связи».
