— Мне.
— Убирайся сейчас же. Кыш! Отправляйся домой. — И я выгнал его. Я хотел грустить без помехи. Хотел погоревать о своем отце. Как он страдал! Даже больше, чем бедная мама, которая смотрела, как он страдает. Ведь ей приходилось еще и о детях заботиться. Их было семеро. Дети — это долг. А обиженный на судьбу человек с разбитым сердцем был для нее всего лишь, обязанностью, причем предосадной. И он сам об этом знал.
Глава 7
Холодное утро. Ноги не гнутся. Не взглянул на Адама и Еву. Вдруг они еще не вернулись. Сразу вышел.
Иней на траве как сгущенный лунный свет.
Луна высоко в небе, просвечивает насквозь. Как полынья во льду. Птичий базар. Воробьи взъерошены, как метелочки для пыли. Встретил своего друга Оллиера; он разносил утреннюю почту. Капля у него на носу как жемчужина, еще две на усах — бриллианты.
— Доброе утро, мистер Оллиер. Не знаете, где бы мне выпить чашечку кофе?
— Доброе утро, мистер Джимсон, не выпьете ли со мной минуток через пять?
— С удовольствием, мистер Оллиер.
— Это вы мне доставите удовольствие, мистер Джимсон.
Прошелся взад-вперед по улице, чтобы размять суставы. Солнце взбирается на небо по гряде облаков, похожей на груду шлака. Сплошные искры. Этого красками не передашь. Искусство имеет пределы. Все имеет предел. И мои пальцы, распухшие в суставах. Нет пальцев — нет артрита, есть артрит — нет искусства. Старик Ренуар писал своих красных девушек кистями, привязанными к запястью. Лучшее из всего, Что он сделал. Монументально.
Гордыня павлина — слава Господня.
Похоть козла — щедрость Господня.
Неистовство льва — мудрость Господня.
Нагота жены — творенье Господне.
И нагота этих деревьев, тротуаров, домов, красного носа и белых усов старого Почтаря.
— Хороший денек, мистер Оллиер?
— Холодновато для октября. Деревья скоро совсем облетят.
— Вы совершенно правы, мистер Оллиер.
— Придете на собрание, мистер Джимсон?
— Опять собрание?
— Да, десятого. У мистера Планта, как всегда.
Мистер Плант — наш старый друг. Плант, Оллиер и еще человека три-четыре организовали клуб и устраивали собрания. Приглашали лектора из Общества самообразования рабочих, или учителя, или священника, чтобы тот прочитал им лекцию, и часа два обкуривали его. Цель: женатым — вырваться на вечерок из дому, холостякам — найти дом на вечерок. В Лондоне таких клубов пропасть. Многие из них — просто привычка: несколько старых друзей собираются в пивной, чтобы потолковать о собаках, религии, правительстве и положении в Европе. Мне нравился клуб Планта, потому что Плант угощал друзей пивом.
— Спасибо за приглашение, Уолтер, — сказал я. — А какая тема?
— Не знаю, — сказал Оллиер.
— В прошлый раз говорили о Рескине, да? — сказал я.
— Откуда вы знаете? — удивленно сказал Оллиер. Мы как раз заходили в кофейную Корнера.
— Потому что чаще всего лекции бывают о Рескине и Платоне, об Оуэне или о Марксе. Но Рескин стоит на первом месте. Я думаю, в Лондоне каждый вечер одновременно читается не менее пятидесяти лекций о Рескине.
— Рескин, кажется, был хороший писатель? — сказал Почтарь. Он человек скромный и из вежливости никогда ничего не говорит в утвердительной форме. — Две чашки кофе, милочка, и четыре куска хлеба с маргарином и повидлом.
— О да, лучший писатель среди художников.
— Говорят, он хорошо разбирался в искусстве?
— О да, лучший художник среди писателей. — На голубую клеенку пролилось немного кофе, и я стал подправлять лужицу, пока посередке не вышел забавный островок. Непонятно только, на что он мог мне пригодиться.
— Я думал, Рескин высоко ставил искусство, — сказал Почтарь.
— Именно, — сказал я. — В деньгах он не нуждался. Надо же было чем-то занять свой досуг.
— Мистер Плант тоже высоко ставит искусство.
— Мистеру Планту тяжело пришлось в жизни. Одни идут по верхней дороге, другие идут по нижней...{7}
Я увидел, что голубой островок напоминает человека на коленях, вроде моего Адама. Но у него не было правого плеча. Одна линия от затылка до зада. Какая линия, пальчики оближешь! Я влюбился в эту линию. Стоп, подумал я. Чем черт не шутит. Выдвинь плечо вперед. Да, пусть он протягивает! руку, а Ева отталкивает ее. Да, да, она у нас скромница. Отражает первый натиск. И эта расчудесная линия как раз пересечет змия. Змия придется задвинуть за Адама, чтобы не было двух цилиндров по вертикали. Прекрасно... Змия надо сделать потолще... толще, чем Адам. Толстый и стоит колом. И красная чешуя в контраст к бело-голубому Адаму.
— Как, вы уже уходите, мистер Джимсон? — сказал Почтарь. Сам я этого не заметил, но я действительно шел к двери.
— У меня деловое свидание, — сказал я.
— Выпейте сперва еще чашечку. — У Почтаря сделался грустный вид. У него очень сильно развито чувство приличия. Верно, потому, что он носит усы. Рожден быть герцогом. Превосходные манеры. Никогда не торопится.
— Простите, Уолтер, — сказал я, — но это очень важное свидание. Я спешу.
Глава 8
И я помчался в сарай. Ну и что, сказал я. Может, в этом что-то есть. А может, нет. Но, по правде сказать, у меня было чувство, что я поставил на ту лошадку, что надо. И когда я замазал чертов мослак, который был у Адама вместо плеча, и переделал спину, чувство это так усилилось, что я схватил сам себя под уздцы. Тпр-ру, сказал я, не слишком-то резвись. Возможно, эта проклятая старая холстина и превратится со временем во что-нибудь путное, возможно, и нет. Скорее всего нет.
Вдруг меня так дернули, что я чуть не грохнулся. Передо мной была Коукер при полном параде. Добротный костюм из твида, мужские туфли, на бычьей шее — кроличье боа. Никаких украшений. Коукер одевалась респектабельно. А что еще прикажете делать, когда у тебя ни кожи, ни рожи.
— Чем это вы занимаетесь, мистер Джимсон, ради всего святого?
— Ничем.
— А что это за синяя штука? Если это человек, так он больше смахивает на лошадь. И почему у него только одно плечо?
— Это просто картина, Коуки.
— Ну, я, видно, ничего в этом не смыслю.
— Видно, так.
— Это, видно, вы и называете искусством?
— Видно, так.
— А кто обещал ждать меня на автобусной остановке?
