— Ты кто? — спросил Джерри.
Девочка огляделась, словно искала возможного пути для бегства, но затем, казалось, примирилась с неизбежным, содрогнувшись от ужаса.
— Я Мэри Ванс, — сказала она.
— Ты откуда? — продолжил Джерри.
Вместо того, чтобы ответить, Мэри неожиданно села — или, скорее, упала — на сено и заплакала. Фейт тут же бросилась к ней и, присев рядом, обхватила одной рукой худенькие вздрагивающие плечи девочки.
— Не приставай к ней, — приказала она Джерри, а затем крепко обняла беспризорную девочку. — Не плачь, дорогая. Просто расскажи нам, что случилось. Мы друзья.
— Я так… так… хочу есть, — прорыдала Мэри. — Я… я последний раз ела в четверг утром… а с тех пор только водички попила там, из ручья.
Дети священника переглянулись в ужасе. Фейт вскочила на ноги.
— Пойдешь прямо к нам, в дом священника, и поешь, а уж потом начнешь рассказывать.
Мэри съежилась.
— Ой… я не могу. Что скажут ваши папаша с мамашей? И… они отправят меня обратно.
— У нас нет мамы, а папа на тебя и внимания не обратит. И тетушка Марта тоже. Идем, говорю тебе. — Фейт нетерпеливо топнула ногой. Неужели эта странная девочка собирается упорствовать и хочет умереть от голода почти у самого их порога?
Мэри уступила. Она так ослабела от голода, что едва могла самостоятельно слезть с сеновала по лестнице, но кое-как им удалось спустить ее на землю, провести через пастбище и доставить в кухню своего дома. Тетушка Марта, как всегда по субботам, стряпала что-то с грехом пополам на следующую неделю и не обратила на нее никакого внимания. Фейт и Уна бросились в кладовую и перевернули там все вверх дном в поисках еды. Нашлось немного «того же самого», хлеб, масло, молоко и сомнительной свежести пирог. Мэри Ванс набросилась на еду с жадностью, не особенно разбирая, что поставили перед ней, а дети священника стояли вокруг и смотрели на нее. Джерри отметил, что у нее красивый ротик и очень ровные белые зубки. Фейт, не без тайного ужаса, пришла к выводу, что кроме рваного, полинявшего платья, на Мэри нет абсолютно ничего. Уна была полна искренней жалости, Карл — удивления, и все они — любопытства.
— Теперь пойдем на кладбище, расскажешь нам о себе, — распорядилась Фейт, когда Мэри начал отказывать аппетит.
Мэри согласилась, на этот раз вполне охотно. Поев, она вновь обрела присущую ей от природы живость и разговорчивость.
— Вы ничего не передадите вашему папаше, если я расскажу? И никому другому тоже? — предварительно уточнила она, когда ее усадили, как на троне, на могильной плите мистера Поллока.
Дети священника уселись в ряд на другом надгробии напротив нее. В происходящем были и возбуждающая интерес необычность, и тайна, и приключение. Не зря этот день обещал какие-то события: нечто и в самом деле произошло.
— Нет, не передадим.
— Взаправду?
— Вот тебе крест!
— Ну… я сбежала. Жила я у миссис Уайли, на той стороне гавани. Знаете миссис Уайли?
— Нет.
— Ну, не жалейте, что не знаете! Кошмарная тетка! Ух, до чего я ее ненавижу! Замучила меня работой почти до смерти и держала впроголодь, а порола, почитай, каждый день. Вот, гляньте-ка.
Мэри показала худые руки, сплошь в ссадинах и черных синяках. Мередиты содрогнулись. Лицо Фейт вспыхнуло ярким румянцем негодования. Голубые глаза Уны наполнились слезами.
— В среду вечером она отлупила меня палкой, — бесстрастно продолжила Мэри. — За то, что корова у меня, пока я ее доила, взбрыкнула и разлила ведро с молоком. Да откуда мне было знать, что треклятая корова собирается взбрыкнуть?
Дрожь волнения — не столь уж неприятного — пробрала ее слушателей: им самим никогда не пришло бы в голову произносить такие не совсем общеупотребительные слова, но слышать, как их употребляет кто-то другой — и к тому же девочка… такое в известной мере щекотало нервы. Несомненно, эта Мэри Ванс была интересным созданием.
— Я тебя совсем не осуждаю за то, что ты убежала, — воскликнула Фейт.
— Да я убежала не потому, что она меня отлупила. Порка для меня в порядке вещей. Я к этому привычная. Нет, я еще за неделю до этого собиралась дернуть… потому как узнала, что миссис Уайли собирается сдать свою ферму в аренду и переехать на житье в Лоубридж, а меня отдать своей родственнице, которая живет под Шарлоттауном. Уж такое я терпеть не собиралась! Эта ее родственница еще похуже, чем сама миссис Уайли. Я-то уж знаю: миссис Уайли одолжила меня ей на месяц прошлым летом. Я бы охотнее к самому дьяволу жить пошла.
Сенсация номер два! Но Уна, казалось, была немного испугана.
— Ну я и решила, что смоюсь. У меня было семьдесят центов. Мне их весной миссис Крофорд заплатила — я для нее картошку сажала. Миссис Уайли про это не знала. Она в то время гостила у родственницы. Я решила, что проберусь сюда в Глен, куплю билет до Шарлоттауна и попробую там найти какую-нибудь работу. У меня, я вам скажу, любое дело спорится. Уж я-то не лентяйка! Так что усвистала я в четверг утром, прежде чем миссис Уайли встала, и прошла пешком до Глена — шесть миль. А когда пришла на станцию, обнаружила, что деньги свои потеряла. Не знаю как, не знаю где. Так или иначе, а они пропали. Я не знала, что мне делать. Если бы я вернулась к старой Уайли, она бы с меня шкуру спустила. Тогда я пошла и спряталась в том сарае.
— А что ты будешь делать теперь? — спросил Джерри.
— Не знаю. Придется, видно, вернуться и получить от старухи сполна. Думаю, теперь, когда в животе у меня кой-какая жратва есть, я это вынесу.
Но, несмотря на браваду, в глазах Мэри был страх. Уна неожиданно перебежала с одной могильной плиты на другую и обняла Мэри.
— Не возвращайся. Оставайся здесь с нами.
— Ох, миссис Уайли меня все равно разыщет, — сказала Мэри. — Она, наверное, уже напала на след. Хотя, думаю, я могла бы оставаться здесь, пока она меня не найдет… если у вас в доме никто не будет против. Я была круглой дурой, что надеялась от нее удрать. Она кого хочешь выследит. Но я была так… нещасна.
Голос Мэри дрогнул, но она стыдилась проявлений слабости.
— Так и собаки не живут, как я эти последние четыре года жила, — пояснила она с вызовом.
— Ты жила у миссис Уайли четыре года?
— Угу. Она взяла меня из приюта в Хоуптауне, когда мне было восемь.
— Миссис Блайт из того же самого приюта! — воскликнула Фейт.
— Я в приюте два года жила. Попала туда в шесть лет. Мамаша моя повесилась, а папаша глотку себе перерезал.
— Ну и дела! А почему? — спросил Джерри.
— От пьянки, — сказала Мэри коротко и выразительно.
