— Но ведь многие из них страдают по-настоящему, — возразила Юнона. — Они спрашивают о том, что их мучит.
— И мы исцеляем их боль.
— Хочется верить.
— Разве мы не даруем им утешение?
Юнона задумчиво закусила губу:
— Ну да. А взамен берем шесть пенсов. Для них это большие деньги.
Бенедикт пристально взглянул на девушку и мягко возразил:
— Люди нуждаются в утешении, и не так уж важно, из какого источника они его получают. Порой я не могу понять, как ты еще жива — с твоим-то мягкосердечием!
— По-моему, честность и мягкосердечие — разные вещи, — вспылила Юнона: слова Бенедикта задели ее — ведь старик и не подозревал, как они близки к истине.
— Ну ладно, хватит. Мы уже не раз это обсуждали, — решительно сказал Бенедикт. — Мы не мошенники и не уличные карманники. Все-таки от нас эти люди кое-что получают в обмен на свои гроши.
Девушка молчала. Бенедикт метнул на нее настороженный взгляд:
— А знаешь, Юнона, по-моему, у тебя совершенно другое на уме.
— Очень может быть, — согласилась Юнона. — И похоже, пришло время этим заняться.
Бенедикт встал и взял девушку за руку. Костяшки его пальцев распухли и покраснели, по щекам расплылись багровые пятна.
— Если ты действительно этого хочешь, не стану тебе перечить. Но коли уж я с тобой не пойду, позволь мне, по крайней мере, помочь тебе. Возьми деньги.
Юнона улыбнулась:
— Ты и так очень много для меня сделал. Достаточно того, что ты вытащил меня из этого города.
— Я мог бы сказать тебе в ответ то же самое. Ну да ладно. Подумай на досуге о том, что я сказал. Совсем не обязательно сжигать мосты: выбор за тобой. Но подумай как следует, прежде чем принять решение.
Юнона кивнула:
— Ты-то как без меня?
— Ничего, не беспокойся. Вот только отдохну немного, — отвечал Бенедикт, неверно поняв смысл вопроса. Подойдя к двери, он обернулся и окинул девушку недовольным взглядом. — Тебе бы тоже не мешало отдохнуть. Этот город вытягивает из тебя силы.
Старик вышел, и девушка вновь обернулась к камину. Бенедикт не сказал ей ровным счетом ничего нового. Она и без того понимала, что ему нужно где-нибудь переждать зиму — отдохнуть, отъесться, набраться сил. Пансион миссис Сытвуд — то, что надо. Но от одной мысли о том, чтобы остаться в Урбс-Умиде, у Юноны кровь стыла в жилах.
— Нужно уходить, — решительно произнесла она.
Некоторое время она простояла без движения, в глубокой задумчивости. По правде говоря, представления мадам де Коста и впрямь неплохая штука, можно считать их прекрасным развлечением для публики, и ничем более. А вот сеансы по оживлению трупов — совсем другое дело. У Юноны душа была не на месте. И в истории с Сивиллой она участвовать не хотела — Бенедикт уговорил ее. Девушке вспомнился мальчуган, которого они усыпили. Меньше всего на свете Юнона хотела бы причинить кому-то вред. Его широко открытые глаза так и застыли перед ее внутренним взором — один зеленый, другой карий.
Юнона стала мерить комнату шагами. В ее душе шла жестокая борьба. Она опять достала из-под кровати чемоданчик и положила его перед камином. Расстегнув ремни, девушка вдруг вскочила на ноги и отошла к противоположной стене, не отрывая от чемоданчика взгляда. Наконец с криком, полным страдания, она вновь метнулась к нему, дрожащими руками откинула крышку и издала глубокий вздох облегчения, удовлетворенно пробежав взглядом по стройным рядам мешочков, конвертиков и баночек.
Чемодан был полон тряпичных мешочков и глиняных горшочков, запаянных воском, плотно закупоренных стеклянных флаконов, кисетов из мягкой кожи и амфор, закрытых пробками. Пробежав пальцами по содержимому чемодана, Юнона достала оттуда небольшую деревянную ступку и пестик. Быстро, привычными движениями девушка бросила в ступку щепоть порошка из одного мешочка, извлекла из другого несколько сушеных листьев, растерла их между пальцев и тоже бросила в ступку. Затем аккуратно добавила ровно три капли какой-то жидкости янтарного цвета и растерла все до состояния однородной массы. Размазав получившуюся смесь по маленькой горелке, она подвесила ее над открытым огнем, потом улеглась на кровать, блаженно растянулась на ней, всей грудью вдохнула сладкий аромат трав и погрузилась в благоуханные сновидения.
ГЛАВА 8
Бесславный конец
ПРАЖОРНОЕ ЧУДИСЧЕ
Бетти Пегготи,
владейусч владельц (зачеркнуто)[1]хазяйка троктира Ловкий пальчик, ни нисьот атвецтвиннасьти за нервный срыфф или аппапликсический удар и протчие нидуги, каторыи могут прайзайти фпаслецтвии взаимадействия пасититиля (как то: глазения, говорения или кармления) с Пражорным Чудисчим. Пасититилям хрупкава тиласлажения саветуим пириступая парок помнеть что эта на свой страх и риск.
Следует также помнеть что Пражорное Чудисче эта кошмарная ашипка природы, иво нильзя приручить. Дагаварицца с ним нивазможна.
Со фсеми вопросами абрасчайтесь к хозяину чудисча мистеру Руди Идолису (сидит на кресли у фхода)
Записана паддиктоффку Бетти Пегготи
Гарри Этчам был коренной урбсумидец и гордился этим; он был горд, что родился и вырос по южную сторону реки Фодус, что сызмальства привык к вони, грязи и к повадкам южан. Жил он как все, полагаясь лишь на себя, на свое природное хитроумие да на приверженность к честному труду — правда, в очень странной его разновидности. По вечерам он любил опрокинуть кружку-другую пива в ближайшей таверне — чаще всего в «Ловком пальчике», — что дает вполне ясное представление о нраве этого человека. Но тем вечером, уступив настойчивым советам приятелей и собственному любопытству, он решил наконец своими глазами взглянуть на знаменитое Прожорное Чудище. В конце концов, день вроде выдался неплохой, было что отметить. Во-первых, он нашел две луковицы и морковку — по меркам Гарри, вполне еще съедобные, — ближе к ночи, воротясь домой, он сдобрит ими рагу; во-вторых, он умудрился стащить ни много ни мало восемь пенни из шляпы, что лежала у ног слепого попрошайки. День удался, так что сегодня Гарри не нужна была выпивка — он и так был в превосходном настроении.
Он задумчиво остановился у объявления, приклеенного к стене. Прочитав все, что смог разобрать, он смекнул, что не относится к числу ни людей слабонервных, ни хрупкого телосложения. Как было указано в объявлении, хозяин Чудища сидел в кресле у входа. Гарри сунул ему в руку шесть пенсов, шагнул за занавеску и сошел по ступеням.
В ноздри ему ударила невыразимая, удушливая вонь, вполне сравнимая с запахом самого Фодуса. Гарри порылся в карманах, ища носовой платок, чтобы прикрыть им свой длинный нос, — и не нашел; тогда он приподнял воротник и спрятал лицо за ним. В подвале было сумрачно, однако к тому моменту, когда нога Гарри нащупала последнюю ступеньку, глаза его уже привыкли к темноте. Не более чем в трех футах от посетителя стояла высокая клетка с толстенными прутьями. В дальнем углу ее копошилась какая-то бесформенная фигура. Прислушавшись, Гарри уловил самые разнообразные звуки: хрюканье, чавканье, хруст разрываемой плоти, плевки. Затем кто-то громко и влажно чихнул. С отвращением он ощутил, как по лицу его разбежались крошечные капли слюны и бог знает чего еще.
