все комнаты, конюшни и лестницы его большого замка заполонили беженцы, а графиня с достойным восхищения спокойствием организовала женщин, заняв их шитьем, давала уроки детям и кормила всех.
В Голуэе самый видный человек в округе, лорд Кланрикард, остался верен дублинской администрации, но она отказалась послать ему оружие, поскольку он был католик. В результате он вынужден был беспомощно смотреть, как молодые мужчины, которых он наверняка мог бы записать в правительственную армию, уходили искать приключений в банды мятежников. «Безработные мужчины уходят, и ни у кого нет власти удержать их, – писал он. – Многие, кто иначе остались бы верны, вынуждены идти, чтобы спасти свою жизнь. И все недовольны, потому что никому не верят и не имеют работы».
Сэр Уильям Сент-Леджер из Манстера, возглавлявший правительственные войска, оставил вспыхнувшую надежду усмирить восставших к началу охотничьего сезона. «Банда голодранцев», – презрительно фыркал он. Но это на словах. А на деле он 14 ночей не ложился в постель и «не имел возможности сменить рубашку». Ирландские всадники носились по сельской местности, и никто не мог их остановить. Корк, Уотерфорд, Вексфорд и Лимерик вскоре стали бы такими же безлюдными, как Килкенни, если не придет помощь. Несмотря на все погони и патрули, несмотря на виселицы и костры, предназначенные для мятежников Сент-Леджером и его лейтенантами, тремя грозными братьями Бойл, безжалостными сыновьями безжалостного старого лорда Корка, восставшие продвигались вперед. В Кинсейле 1000 ирландских рекрутов, набранных испанцами, отказались садиться на корабль и, повернувшись кругом, пополнили ряды восставших. Англичане с часу на час со страхом ждали следующей «помощи» от испанцев. Оуэн Рё О’Нил, наследник имени и славы великого графа Тайрона, находился в Испанских Нидерландах. Если бы он приехал в Ирландию и возглавил восставших, заручившись благословением Испании и престижем своего великого имени, это стало бы поистине черным днем для Англии.
Когда из Ирландии ежедневно приходили вести о катастрофе, король мог справедливо отвергнуть билль о милиции и просить парламент прекратить споры и поторопиться с поставками. Пим чувствовал, что столь же справедливо может задерживать их, пока не будет урегулирован вопрос с командованием военными силами. В последней депеше, направленной дублинским Советом парламенту, содержалась важная информация: нормано-ирландский лорд Диллон был на пути к королю, имея при себе, как предполагалось, предложение подавить восстание силами лоялистской католической армии, которую он возглавит. Это предложение было расценено как способное лишь усилить недоверие протестантских подданных короля. Имелись сильные подозрения, уже обсуждавшиеся в палате общин, что Диллон связан с восставшими. Прошлой осенью накануне восстания он уже побывал у короля – обстоятельство, которое можно было трактовать по-разному. Его нынешний приезд и желание спешно присоединиться к королю в момент нарастания кризиса в Лондоне выглядело не вполне невинно.
VI
И для короля, и для Пима война в Ирландии была прежде всего оружием, применимым для борьбы дома. Для них центр этой борьбы располагался не в горящих деревнях Манстера, не в подвергавшемся опасности Дублине или обездоленном Килкенни. Он был в Вестминстере. Пим уже использовал ирландское восстание, чтобы дискредитировать двор и королевскую семью. Несмотря на то что он опасался втягивать в это самого короля, он снова и снова намекал, что королева, ее священники и ее друзья знают больше, чем следует. Поэтому теперь Карл в своей речи перед парламентом использовал ужасы, творившиеся в Ирландии, чтобы обвинить своих оппонентов в палате общин в нежелании помогать английским поселенцам. Некоторые выражения в его речи, особенно предложение включить в билль о милиции пункт salvo jure для защиты прав короля, уничтожив таким образом весь его смысл, похоже, были подготовлены генеральным солиситером Оливером Сент-Джоном. Сент-Джон принадлежал к партии Пима, и его назначение в этом году было задумано отчасти чтобы умиротворить оппонентов короля, отчасти чтобы подкупить самого Сент-Джона и заручиться его дружбой. Возможно, он внес свое предложение с самыми добрыми намерениями, но Эдвард Хайд позднее считал, что это была ловушка, чтобы дать Джону Пиму возможность обвинить короля в нарушении прав парламента. Пим уверял, что упоминание троном билля, по которому еще шли дебаты в парламенте, означало грубое вмешательство в свободу обсуждения.
Но его явно беспокоило благоприятное впечатление, которое могли произвести хорошо продуманные слова короля об Ирландии. Великой ремонстрации, появившейся уже три недели назад, так и не удалось дискредитировать Карла, поскольку он практически не обращал на нее внимания. К вечеру 15 декабря, когда многие роялисты уже удалились (они по-прежнему не могли смириться с необходимостью приходить в палату и сидеть там допоздна), один из твердокаменных сторонников Пима, сэр Уильям Пьюрфой, депутат от округа Уорик, внезапно предложил опубликовать Ремонстрацию. Застигнутые врасплох роялисты предприняли попытку отложить рассмотрение этого предложения, но потерпели поражение, и оно было принято с перевесом в почти 100 человек. Тогда они постарались отсрочить публикацию, но, хотя в перерыве им удалось привлечь на свою сторону еще нескольких сомневающихся, их оппоненты снова выиграли с большим перевесом. Пожалуй, более приятным для Пима, чем сам результат голосования, был тот очевидный факт, что друзья короля по-прежнему уступали его сторонникам в умении управлять работой парламента.
Его следующий шаг заключался в том, чтобы убедить членов палаты лордов, что высказывание короля относительно билля о милиции является нарушением прав парламента. Это оказалось несложно, и лорды вместе с палатой общин выразили протест, в котором содержалось требование, что они желают знать имена «вредоносных советников», побудивших Карла выступить с этой речью. При этом умеренные, как всегда обманутые верой в добрые помыслы обеих сторон, тоже сыграли свою роль. Архиепископ Уильямс взялся возглавить делегацию из 36 членов палаты общин и 18 лордов, которые вручили протест королю. Несмотря на то что теперь «несогласные с несогласными» с каждой из сторон были близки к объединению друг с другом, те, кто возлагал свою надежду и делал ставку на компромисс, по-прежнему стремились «сгладить острые углы» и не сознавали, что, делая это, они способствуют еще большему ожесточению сторон.
В тот день, когда Карл получил протест от парламента, ко двору прибыл лорд Диллон с посланием от лордов Английского Пейла. Очень быстро всем стало известно, что Диллон настоятельно советовал умиротворить Ирландию, предоставив большую свободу совести адептам Римско-католической церкви. Это только усилило в парламенте подозрение, что король симпатизирует восставшим, и свело на нет положительный эффект от его призыва оказать немедленную помощь английским поселенцам.
Тем не менее Карл был уверен, что его сила растет, и продемонстрировал это, дав через три дня ответ на протест парламента. Пригласив делегацию во дворец, он с достоинством объявил депутатам, что не станет называть имен своих
