от взлетной полосы стокгольмского аэропорта Бромма.
Глава 3
В вихре событий
Прибытие
Мы вылетели во второй половине дня, когда уже смеркалось, а на 60° северной широты в январе темнеет намного раньше, чем во Франции. А поскольку мы к тому же держали курс на восток, ночь наступила очень быстро.
Мой секретарь остался в Стокгольме; офис морского атташе в Швеции задержал его, чтобы ввести в курс текущих дел; он должен был присоединиться ко мне через несколько дней. Так что в самолете у меня не было никого из знакомых, и я мог без помех рассматривать попутчиков.
Лица серьезные, у некоторых напряженные. Северная зима и так не располагает к веселью и оптимизму, да еще война добавила серьезности. Движения медленные, размеренные, как будто чтобы избежать любого расходования энергии, и лишь иногда более резкий жест. Кто они, летящие со мной: финны, немцы? Определенно, у всех нордический тип, но я никого не знаю. Я не узнаю людей, которых встречал почти двадцать лет назад; те, конечно, были серьезными, но при этом беззаботными, поскольку избавились от тревог и волнений той, первой, войны, и с улыбкой смотрели в будущее в безумной надежде на продолжительный мир, процветание в делах и земные радости.
Взлетев из аэропорта Бромма, самолет взял курс на север, чтобы следовать вдоль шведского берега Ботнического залива, потом, севернее Аландских островов, повернул на восток и направился к Турку, финскому порту, в котором должен был совершить посадку.
Самолет летел в ночи на небольшой высоте; время от времени наталкивался на облако или воздушную яму. Никто не разговаривал; кто-то читал, кто-то размышлял. Очень скоро читать стало невозможно: приближался финский берег, и огни погасили; только аварийные лампы, висевшие над нашими головами, прикрытыми сеткой, изливали зловещий фиолетовый свет.
Мы приближались к войне.
И вдруг она предстала перед нами, перед нашими глазами.
Из ночной темноты взметнулся свет, столб пламени, прямой, мощный, страшный, основание которого медленно расширялось. Через иллюминаторы мы увидели впереди, чуть правее, силуэт, который был словно мрачное предупреждение. Это горел один из кварталов Турку.
Пожар. Значит, действуют советские бомбардировщики; благоразумно было удалиться от этого места, и я увидел, как пламя проплывает сбоку, а затем исчезает вдали. Мы кружили в воздухе до тех пор, пока не отменили тревогу. Вообще-то самолет не стал этого дожидаться, чтобы вернуться на обычный курс.
Где мы приземлимся? Ночь оставалась такой же черной, несмотря на пожар, теперь уже далекий, а на земле не было ни единого огонька. Самолет уверенно летел вперед. Внезапно рядом с нами на земле вспыхнули огни, указывающие посадочную полосу; они почти тотчас погасли, загорелись снова и вновь выключились. Это мигание позволило нашему пилоту сориентироваться и начать снижение. В последний момент, когда самолет был уже совсем низко, огни опять зажглись, и мы без происшествий сели на посадочную полосу, окруженную сугробами, а потом снова въехали в самую непроглядную тьму.
Все аэропорты мира, за редкими исключениями, располагаются вдали от города; аэропорт Турку не является исключением из правила, так что до вокзала нас должен был довезти старенький автобус. Ожидая его, мы набились в жалкое помещение, где уже теснились люди самого разного сорта. Я не успел их рассмотреть, потому что должен был пройти паспортный и таможенный контроль, где меня, как это бывает во всех странах при въезде, стали расспрашивать.
Но я ничего не понял; вопросы, очевидно, классические, задавались на финском, тяжелые удары слов этого грубого языка, произносимые с ударением, делаемым на каждом слоге, ударили меня по ушам и повергли в растерянность. Я с любопытством выслушал полицейского и таможенника и лишь протянул им в ответ свой паспорт, который, правда, на французском языке, призывал всех друзей и союзников нашей Республики оказывать мне содействие в моей миссии. Они, похоже, не спешили понимать, а я, со своей стороны, тоже не торопился. Дело могло бы затянуться, не вмешайся улыбчивый персонаж, тоже транзитник, который на чистейшем французском предложил мне свою помощь, чем устранил лингвистические и прочие трудности.
Это был финский гражданин, который любезно проводил меня до аэровокзала Турку, куда мы вместе с остальными доехали на автобусе. Он рассказал, что постоянно живет в Париже, в XV округе, у линии метро, идущей от площади Этуаль до Пастера, но приехал в Финляндию, чтобы предоставить себя в распоряжение своей родины; он осуществлял связь между Хельсинки и заграницей, главным образом, со Швецией. Он с извиняющимся видом объяснил мне характер своих соотечественников:
– Это дети, которые внезапно стали взрослыми и немедленно приняли американские методы. Они демонстрируют всему миру, что у них широкие замыслы, их ничто не удивляет, никто не заставит отступить. Они впустили современность в свою суровую страну. Посмотрите в деревнях на наши старые стуги[18], рядом с которыми стоят огромные американские автомобили. Вы присутствуете при сказочных сценах из «Калевалы»: в отелях наряду с самой простой пищей подают изысканные блюда, как в Париже. Страна контрастов, одновременно привлекательная и неблагодарная. Но сейчас идет война, и только война имеет значение.
После долгой поездки через темную ночь, не нарушаемую никакими огнями, мы приехали на вокзал. Вокзал? Мрачный монумент, не освещенный, как и все остальное. Это напомнило мне привычные еще с мирного времени ночные вахты в море, когда погашены все огни, палубы и трапы погружены во тьму, глаза с трудом различают препятствия, идущий встречным курсом корабль, но постепенно привыкают к темноте, чувства обостряются, и эта самая темнота начинает казаться естественным состоянием. Турку? Еще одно из ночных плаваний, о которых я забыл, проезжая Амстердам и Стокгольм. А Турку безжалостно напомнил.
В зале ожидания, через который я прошел к поезду, было жарко натоплено. Солдаты, мужчины и женщины всех возрастов сидели на нескольких скамейках или на полу. Сильный запах человеческой толпы, одетой в сырые шерстяные и меховые вещи, смешивался со сначала неуловимым, а затем одуряющим запахом навощенного дерева. Я узнал этот запах, похожий на запахи русских вокзалов в Крыму или на Украине, одного из тех вокзалов, на которых я тоже видел солдат, мужчин и женщин разных возрастов, толпящихся перед пустым заснеженным перроном, тот же острый запах кожи, затхлого помещения и толпы.
И здесь, и там – Восток с его молчаливыми и покорными жителями, которые ждут, ждут долго, до взрыва, дающего мгновение свободы…
Поезд тронулся; шторы опущены; наружу не пробивается ни крупица света; состав медленно движется в сторону столицы. Вагон-ресторан: военное меню, обслуживают две женщины, которые относительно быстро,
