воздух, рисуя причудливые гримасы в темноте ночи.
В то время как Каллахан с Асгредом налегали на лисицу, Павел уделил все свое внимание ужу. Он с удовольствием обглодал ветку со змеей, запеченной до золотистой хрустящей корочки. Соли бы сюда — и никакие утиные потроха в брусничном соусе не сравнятся.
Облизав жирные пальцы, Каллахан встал, подошел к коню и достал из сумки на боку засаленную тряпку, выполнявшую роль носового платка. Остатки жира на пальцах он обтер более тщательно — чтобы ничего не мешало точить меч. Проявитель никогда не вытирал руки о тунику, на которой был вышит его черный крест. Грязь и смерть липли к ней на протяжении всего их пути, но никогда он не чернил ее по собственной воле.
Первые морщины начали появляться к сорока годам, да и облысел он задолго до того, как ему исполнилось полвека. Оторны брились наголо, как только произносили клятву верности Великому Воину. Бриться Каллахану не приходилось — Пламя выжгло волосы на его голове, пробравшись во сне через макушку. Ему едва исполнилось двадцать, когда он впервые покинул родные края — королевство Теллостос, чтобы проповедовать странствующим монахом и предлагать свои боевые услуги. В тот вечер сгорели два дома и сарай, в котором его приютили честные люди. Пламя пожгло еще несколько деревьев, прилегавших к хлюпкой изгороди. Тогда он впервые понял, что честные люди честны не всегда. Проповеди хороши, когда людской желудок полон, в иных случаях можно закончить свою жизнь на вилах.
Каллахан продал своего боевого коня, чтобы выстроить новые дома и новый хлев, как и завещал Воин. Он никогда больше не возвращался в ту деревню. Когда он уходил люди кричали вслед, чтобы он не поджег еще что-нибудь, и в спину ему летел подгнивший картофель. «Чудо», — хотел сказать Каллахан, это было чудо. Ведь Пламя зашлось несмотря на многодневные ливни и мокрую землю, изрытую зеркалами луж и водянистых следов, на сырую древесину и взмокшую солому, на суетливый скот и чутких котов, дремавших на стропилах под потолком. Но такое чудо никому не было нужно. Наверное, поэтому он и не любил вести проповеди — люди любили только те чудеса, что наполняли их ладони и животы.
Еще долго он разглядывал черный крест на белой тунике — крест Проявителя, и не решался облачиться. Так терпеливо ожидать осуществления пророчества, явленного ему Великим Воином, а когда оно совершилось, бояться прикоснуться к символу другого бога… в этом мире смешались недра океана и небо, земля и звезды, луна и солнце. Стальные драконы вселили в него ужас, когда он впервые увидел их. Железные доспехи с жерлом вулкана за спиной заставляли видеть кошмары по ночам. В этих тревожных снах Каллахана запирали в железные гробы и отправляли на зеленую звезду — обитель Безумного бога, где кишели неведомые гады и пели сладкоголосые Жрицы с круглыми чешуйчатыми грудями и змеиными хвостами.
Когда он просыпался, понимал, что мир, в который он попал, не сильно отличается от его кошмаров. Только он был здесь — на земле, по которой ступали люди.
Если здешние рыцари бьются с именем своего бога на устах, то что делать ему — привыкшему обращаться к Воину? И Пламя у них точь-в-точь как у него, и глаза горят белым, показывая суть вещей. Он — Проявитель, сильнейших из сильных, не должен отличаться от братьев, чтобы не смущать сердца.
Суть… именно они была Каллахану недоступна. Воин скрыл ее за плотными печатями из клятв и небесных тайн. Сколько бы он не поджигал взгляд и не спрашивал: «Зачем ты послал меня сюда, к другим богам, которые слились воедино?»
Не ответил ему и Идущий по Небу, ведающий судьбы людей, молчала и Та, что отдает, и Та, что забирает. Переполненный сомнениями, огорченный молчанием богов, Каллахан надел на себя тунику, ожидая гнева Воина. Но ничего не произошло. С неба не сверзилась молния, Пламя не сожгло его нутро и даже мочевой пузырь остался таким же крепким и не подвел его.
«На то воля Воина. Ты привел меня сюда, и твоим путем я пойду», — решил Каллахан, и с тех пор молился двум богам.
— Внимание, ДНК-соответствие выполнено на восемьдесят шесть процентов, эффективность оружия может быть снижена. Пожалуйста, перезапустите устройство и выполните дополнительную калибровку, — программа жаловалась каждый раз, когда вылезали неполадки.
Иногда казалось, что Павел специально играет с мечом, в самом прямом смысле этого слова, чтобы услышать нежный женский голос. Все-таки полгода в походе, без женской ласки, вдали от жен и невест… но играть с мечом в походе, все равно что играть со смертью. ДНК-соответствие должно достигать ста процентов, иначе Тень не пронзить, а тянуться до нее голыми руками — зачастую остаться без них, по локоть или запястье.
«Меч — продолжение твоего сердца», — так сказал Воин рыцарю у истоков времен, и Каллахан еще никогда не видел исполнения его слов в таком неподдельном виде. Не в родном, а в чужом мире, и это поражало еще больше.
Ткань Преданной — сверхпрочная субстанция, чем-то похожая на сталь, только кодируется она ДНК человека. Преданная — все равно что продолжение руки. Каллахан слышал, что ее изобрели для того, чтобы воры не смогли украсть. И что изначально из этой магической субстанции делали унитазы, всяческого рода утварь и крытые стальные колесницы. Что такое унитазы Каллахан узнавал с любопытством, а вот стальные колесницы уже встретил сам, воочию. С концом миров воров только прибавилось, гузнам пришлось привыкнуть к более незатейливым отхожим местам, а Преданной нашлось другое применение.
Сердце, отмеченное силой Пламени, питало плоть, а плоть продолжалась в магической субстанции. Иной раз она была тверже, чем самая прочная сталь. На то она и Преданная — продолжение руки. Меч из такой ткани вбирал в себя силу Пламени и убивал врага, но только если был вложен в ладонь воина. Если во время боя меч терял сцепление с ладонью, он терял и силу. Без прикосновения он был мертв, все равно что не добытая железная руда.
Ты можешь остаться без куска хлеба, без коня и без сапог, но меча лишиться не имеешь права — иначе смерть. При этих мыслях Каллахана часто посещала печаль — сколько таких мечей остались без своих воинов?
— Система барахлит, — пожаловался Павел. — Я
